Мемуары МТК «Вечная Память» | Альманах «Вечная Память»

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!

Во время крайне утомительного перехода, когда казалось, что невозможно сделать очередной шаг, нам разрешили краткий отдых, мы повалились на землю, многие сразу заснули, а вблизи нас сидели бойцы другой части. Высокий политрук с наслаждением громко читал им стихи о Василии Тёркине, они навсегда захватили меня.
Сначала мне довелось воевать в Смоленской области, переходить реки Угру, Десну, штурмовать Ельню — они названы в произведениях Твардовского. При наступлении на станцию Глинку, отмеченную поэтом, я был ранен. В «Родине и чужбине» он вспомнил ельнинский большак, сожжённое немцами село Язвина, где ему выдали метрическую справку о рождении. Возможно, именно это село попало нам по пути, когда мы преследовали врага. Оно пылало огромнейшим факелом, войти в него было невозможно, мы вынуждены были обойти его.
Когда «Мессер» низко пролетал над нами, мы дружно палили в него кто из чего мог. И тот внезапно рухнул на землю, превратился в груду металла. Мы подбежали к нему. Сразу нашлись два ручных пулемётчика, которые захотели получить документ о том, что это именно они сбили фашистского стервятника. Среди претендентов оказалось и до десятка солдат, стрелявших из винтовок. За уничтожение «Мессера» полагалось получить медаль или деньги. Весомых доказательств ни у кого не было, разгорелся горячий спор. К нам подошёл подполковник из штаба дивизии, он послушал распетушившихся претендентов, развёл руками, достал из кобуры пистолет, выстрелил в небо и сказал: «Это я сбил фрица». Посмеялись мы и разошлись.

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!

— Хотите быть чистеньким? Не получится! Не те времена! Знаете, кто на меня давит?! Да они меня и вас в порошок сотрут, с грязью смешают, если не сделаем того, чего они пожелают! Мы просто черви перед ними!
Настырная грузинка в тот же день улетела в Тбилиси. Позже выяснилось, что её отец работал директором санатория, обеспечивал путёвками нужных людей в Москве.
После демобилизации из армии в 1947 году я семь раз менял место работы и вынужден был уезжать из одного города в другой. В этом винить надо прежде всего самого себя, укоренившуюся установку постоянно стоять за правду, которая, видно, перешла по наследству мне от отца, не раз страдавшего из-за борьбы за справедливость.
Везде помимо моего желания портились мои отношения с начальством. Пожалуй, так до конца я, недалёкий человек, и не усвоил того, что надо вести себя сдержаннее, мудрее, лучше угадывать, чувствовать ту тонкую, едва уловимую грань, когда борьба за справедливость становится неразумным донкихотством, бесполезной по результатам, начинает грозить тебе и — что ещё хуже — твоей семье нежелательными последствиями.
В декабре 1981 года на вечере, посвящённом Александру Фадееву, выступая в присутствии нескольких сотен людей со всей области, я без всякого умысла ни слова не сказал о Л. Брежневе. Как мне представлялось, отмечается юбилей знаменитого писателя, нашего земляка, и я поступлю унизительно для присутствующих, если в такой час буду верноподданнически, по сути дела лицемерно вещать о своей любви к генсеку.
Но эту установку дружно опровергли выступившие после меня московские писатели Ю. Верченко и А. Алексин (уехал впоследствии в Израиль) и местные секретари горкомов и райкомов партии, с блеском продемонстрировавшие, как надо восторженно восхвалять престарелого партийного вождя. Слушая их, можно было подумать, что все собрались здесь чествовать Брежнева, а не выдающегося писателя Фадеева.
На следующий день во время лекции на пятом курсе вдруг открылась дверь аудитории, вошёл декан факультета и, подойдя близко ко мне, сообщил, что позвонили из обкома партии, меня приглашают сейчас же подойти к телефону. До конца лекции осталось десять минут, пришлось прервать её, извиниться перед студентами и отпустить их. Из телефонного разговора выяснилось, что меня сейчас же вызывают к Соболеву Н.И., областному стражу идеологических устоев жизни.

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!

Николай Островский и его книга «Как закалялась сталь» помогали и продолжают помогать ему преодолевать обрушившиеся на него страдания. А в пять лет он стал узником фашистского лагеря (1941-1944). Он писал: «Впервые я познакомился с книгой «Как закалялась сталь» Николая Островского в детстве, в конце 1946 года. Я только что перенёс очередную операцию на ногах по поводу нового рецидива газовой гангрены. Мама принесла мне в больницу эту книгу, читала её в слух, и уж не знаю, что больше — искусство врачей, повседневный героизм матери или эта книга — дали мне возможность преодолеть страдания и выжить. Думаю, всё вместе. ... Недавно я попал в очередной раз в больницу, и снова операция, и снова со мной бессмертная книга...
Когда я в настоящее время, время жёсткого прагматизма и катастрофической утери моральных ценностей, встречаю молодых людей, которых Н. Островский не только не волнует и не вдохновляет (за это их можно только пожалеть), но которые просто не читали «Как закалялась сталь», не знают, что есть такая книга, я расцениваю это как грозный сигнал бедствия нашего общества.
Но это — ещё не всё. Уже встречаются статьи, в т.ч. в солидных изданиях, в которых развенчивается героизм Николая Островского, «доказывается», что он — только продукт тоталитарного общества, сталинского режима. Я расцениваю такие публикации, как элементарную личную непорядочность морально несостоявшихся, возможно. заангажированных людей» (Николай Островский. Человек и писатель).

ЖИЗНЬ НИКОЛАЯ ОСТРОВСКОГО

При обсуждении пьесы В. Рафаловича по роману «Как закалялась сталь» Н. Островский воскликнул: «Друзья, самое дорогое, что есть у человека, — это жизнь... Это лейтмотив романа». (Николай Островский. Человек и писатель). Стоит остановиться на его жизни и родословной.
Г.И. Храбровицкая, директор Государственного музея — гуманитарного центра «Преодоление» им. Н.А. Островского, кандидат исторических наук, Заслуженный работник культуры, отметила в предисловии к книге Ражевой В. «Николай Островский и музыка» (2005): «Николай Островский стал символом тех вершин человеческого мужества, на которые способен подняться человек. Смертельно больной, слепой, абсолютно неподвижный — в течение 9 лет из 32 прожитых — Николай Островский не только сопротивлялся болезни, отнимающей у него год за годом по частям здоровье, но сумел и в столь трагических обстоятельствах постоянно учиться, развивая природные способности, которыми был щедро одарён».
Николай Алексеевич Островский родился 29 сентября 1904 года в селе Вилия Волынской губернии (сейчас Ровенской области Украины). Дед его, Иван Васильевич Островский, в звании унтер-офицера сражался на Малаховом кургане при обороне Севастополя во время Крымской войны (1853-1855), отец Алексей Иванович дослужился тоже до чина унтер-офицера, принимал участие в Балканской войне 1877-1878 гг., за боевые подвиги был награждён двумя Георгиевскими крестами. Закончив военную службу, он несколько лет служил в военном ведомстве, 10 лет прожил в Петербурге, в Вилии работал на винокуренном заводе сезонно, служил акцизным чиновником, был помощником управляющего на заводе, ему приходилось зимой уходить на заработки.
Г.И. Храбровицкая 23.08.2007 года ответила на мой вопрос: «Алексей Иванович Островский был очень достойный, уважаемый, Н. Островский его любил и гордился им». Н. Островский переписывался с отцом, помогал ему материально. Отец умер 26 апреля 1936 года в городе Сочи в возрасте 86 лет. По словам Екатерины Алексеевны, сестры писателя, отец рассказывал им о мужестве и героических подвигах русских солдат в Болгарии «при обороне Шипки и Плевны, участником которых был он сам. Эти рассказы оказывали, без сомнения, большое влияние на впечатлительного мальчика» (Материалы Международной научно-практической конференции «Н. А. Островский — вчера, сегодня, завтра»).

СЧАСТЬЕ НИКОЛАЯ ОСТРОВСКОГО

В школе моё внимание уцепилось за вычитанную в книге фразу: «Человек рождён для счастья...» Вот цель в жизни — быть счастливым. Так-то оно, так. Но каждый по-своему понимает это самое счастье. Один будет рад, если прославится добрыми делами, для другого главное в жизни разбогатеть, а для пастуха Кири — нахлестаться вдрызг самогонки. Так кто же может ясно сказать, что такое это счастье, которого ищут люди? Откуда оно появляется, куда несёт на своих невидимых крыльях человека?
Однажды мужики, собравшись в нашей избе, рассуждали о разных делах, заговорили о том, что человеку больше всего надо, когда же он счастлив и вполне доволен своей жизнью. Начался спор. Мой отец заявил, что счастье не в сытом брюхе, не в погоне за богатством, его поддержал дед Трофим. Когда я очутился без денег в педучилище и голодал, то подумал, что да, не в богатстве счастье, а совсем неплохо было бы заиметь сейчас рублей двести. Пошел бы в столовую, съел бы два первых, два вторых. Купил бы себе ботинки, демисезонное пальто и поехал бы на каникулы домой. Вот хорошо было бы! Одет, обут, учишься, книг в библиотеке много, бери и читай, — жизнь была бы преотличная!
Поэт С. Васильев, побеседовав с Н. Островским, заключил:
Перед нами лежит счастливый,
Ясновидящий человек.
...Да, товарищи, это счастье —
Так работать и так гореть!
Венгерский писатель Мате Залка, героически погибший в Испании, отозвался о Н. Островском после встречи с ним: «От него уходили с чувством бодрости, радости жизни».
27.09.1935 года Островский воскликнул: «И я слушаю биение сердца моей родины любимой. И встаёт она передо мной молодой и прекрасной, с цветущим здоровьем, жизнерадостная, непобедимая Страна Советов. Только она одна, моя социалистическая родина, высоко подняла знамя мира и мировой культуры. Только она создала истинное братство народов. Какое счастье быть сыном этой Родины» (Николай Островский).

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!

Всю жизнь преследует она,
Давно прошедшая война.
Покоя нет ни вечером, ни днём.
И даже ночью беспросветной
Лежу под вражеским огнём.

СНОВА НА ФРОНТ И МОЯ ВСТРЕЧА С ПОБЕДОЙ

В Днепропетровском Краснознамённом артиллерийском училище я проходил ускоренный одногодичный курс. Учёба завершилась 25 апреля 1945 года. Надел новое, только что с иголочки обмундирование, полевые офицерские погоны со звёздочкой, вместе с товарищами погулял последний раз в городе по пышно-зелёным проспектам К. Маркса и Пушкина, которые, возвышаясь, тянулись свыше километра от самого Днепра.
Первого мая 1945 года мы, 16 новоиспечённых младших лейтенантов, поехали в вагоне на фронт. Берлин после жестоких боев наши войска уже взяли, остались в его руинах разрозненные группы отпетых фашистов, да в Альпах и Чехословакии командующий крупными гитлеровскими соединениями генерал-фельдмаршал Шернер не сдавался в плен.
Хотелось быстрее влиться в действующую армию, стать непосредственным участником завершения разгрома Германии. Однако наш вагон не быстро мчался, как следовало бы, а неповоротливой черепахой еле-еле тащился. Мы приехали во Львов, побродили по улицам и снова потянулись к фронту. Потом прибыли в закарпатский город Мукачево, расположенный вдоль речки Латорица. На одной стороне реки стоял чешский часовой, на другой — венгерский. Узнав, что на той стороне Латорицы располагался советский банно-прачечный отряд, пять наших любопытных офицеров пошли туда, вскоре они вернулись, поговорив там с девушками, позубоскалив о шуры-муры, иностранные часовые молча, не сказав ни слова, смотрели на них.

СРАМ ИМУТ И ЖИВЫЕ, И МЁРТВЫЕ, И РОССИЯ!

Срам имут и живые и мёртвые-1... Этим общеизвестным действиям Власова нет и не может быть оправдания. В истории России и Отечественной войны Власов был и остаётся не идейным перебежчиком и не борцом с «кликой Сталина», а преступившим присягу, уклонившимся в трудную минуту от управления войсками военачальником, бросившим в беде и тем самым предавшим более 30 000 своих подчинённых, большинство из которых заплатили за это жизнями. В некоторых сенсационных публикациях последнего времени РОА стараются выдать за массовое движение, называя поистине фантастические цифры: миллион и даже полтора миллиона военнослужащих; между тем общая численность власовского воинства, включая авиацию и подразделения охраны, как однозначно свидетельствуют немецкие документы, максимально составляла всего лишь около 50 000 человек, из них 37 000 были русские. Полностью же укомплектована и вооружена была только одна дивизия — 600-я пехотная полковника, позднее генерал-майора Буняченко, то есть армию как таковую создать, по сути, не успели.
Попытки спустя полвека после войны реабилитировать и, более того, восславить генерала Власова и выдавать его за «освободителя России» или «спасителя Москвы» столь же нелепы и смехотворны, как и само название РОА — Русская Освободительная Армия. Текст присяги РОА утверждал министр по делам Восточных территорий А. Розенберг, при этом обнаружилось, что в солдатские книжки власовцев по недосмотру попало словосочетание «свободное отечество».
Поскольку военнослужащие РОА давали присягу на верность не только Власову, но и в первую очередь Адольфу Гитлеру, случился скандал, после чего все документы, содержащие эти слова, были тотчас изъяты и уничтожены, а Власову письменно строго указали, что «ни о каком свободном отечестве для русских и украинцев не может быть и речи». Удостоверения личности не только рядовых, но и офицеров, и генералов, и самого Власова были напечатаны и заполнены по-немецки, что вызывало у власовцев недовольство. Как же курируемые СС и спецслужбами находившиеся на содержании у немцев, не имевшие никакой самостоятельности и права голоса Власов и РОА могли быть освободителями, если целью Германии в войне были захват, порабощение и эксплуатация природных богатств, населения, промышленности и сельскохозяйственных угодий Советского Союза, а отнюдь не мифическое «освобождение»? Срам имут и живые и мёртвые-1...

СРАМ ИМУТ И ЖИВЫЕ, И МЁРТВЫЕ, И РОССИЯ!

Срам имут и живые и мёртвые-2... Ещё в начале 1993 года мне стало известно, что издание в России книг перебежчика В.Б. Резуна («Суворова») также инициируется и частично спонсируется (выделение бумаги по низким ценам) «сверху». Примечательно, что решительная критика и разоблачение этих фальшивок исходили от иностранных исследователей; на Западе появились десятки статей, затем уличение В. Резуна во лжи, передержках и подлогах продолжилось и в книгах, опубликованных за рубежом, у нас же все ограничилось несколькими статьями, и когда два года назад я спросил одного полковника, доктора исторических наук, почему бы российским ученым не издать сборник материалов, опровергающих пасквильные утверждения В. Резуна, он мне сказал:

СРАМ ИМУТ И ЖИВЫЕ, И МЁРТВЫЕ, И РОССИЯ!

Срам имут и живые и мёртвые-3... Неужели на полях войны от Волги до Эльбы у них никто не остался?..
Они что, инопланетяне или — без памяти?..
Впрочем, как нам уже разъяснили, восславление нацистского военного преступника, виновного в истреблении более полумиллиона советских и польских граждан, и восславление генерала-перебежчика, в трудную минуту бросившего в окружении свою армию, и одновременное при этом уничижение многих миллионов мёртвых и живых участников войны сегодня в нашем несчастном горемычном Отечестве именуется «просвещённым патриотизмом»
Мой знакомый, доктор технических наук, делавший войну с весны 42-го по апрель 45-го командиром взвода, а затем и роты в танковой бригаде и потерявший на Зееловских высотах ногу, прочитав роман Г. Владимова и несколько рецензий на это сочинение и послушав радио, сказал:
— Это даже хорошо, что мы не доживём до 60-летия Победы. Если они сегодня с радостью впустили в свои сердца и приняли за освободителей России Власова и Гудериана, а нас держат за зомбированных полудурков, помешавших этому освобождению, то к 60-летию Победы они наверняка водрузят на божницы и портреты главного освободителя России — Адольфа Гитлера. И всласть попляшут на братских могилах, и для каждой приготовят по бочонку фекалий. Срам имут и живые и мёртвые-3...

НЮРНБЕРГСКИЙ ЭПИЛОГ

Нюрнбергский эпилог-5... К концу допроса Кальтенбруннер мог уже сделать для себя совершенно определенный вывод: поединок между обвинением и его защитой проигран последней с катастрофическим счётом. Не понимать этого было нельзя, тем более тому, кто сам когда-то подвизался в юриспруденции.
Но впереди была ещё заключительная стадия процесса — защитительная речь адвоката и последнее слово подсудимого. Верный себе до конца «великий инквизитор» все же на что-то надеется.
Он, конечно, понимает, что будь его адвокат самим Цицероном, ему не удастся выступить столь эффектно, как, скажем, доктору Диксу, адвокату Шахта. Ей-ей, Кальтенбруннер решительно уверен, что доктор Шахт сделал куда больше для Гитлера, чем он, начальник РСХА. Но ведь как эта хитрая бестия Дикс подал суду своего подзащитного, с каким искусством он сервировал это блюдо!
И самое неприятное состояло в том, что Дикс сразу же противопоставил Шахта Кальтенбруннеру: первого величал самоотверженным борцом против гитлеризма, а второго называл палачом и тюремщиком, от которого претерпел и его подзащитный. Одним словом, Дикс немало сделал для того, чтобы, спасая «экономического диктатора» нацистской Германии, разоблачить шефа гестапо. Нюрнбергский эпилог-5...
Кальтенбруннер, сам в прошлом адвокат, мог бы сделать жёсткий выговор Кауфману и Диксу. Он мог бы напомнить ему по крайней мере два из так называемых «вечных вопросов адвокатуры». Ну, скажем, может ли и обязан ли адвокат признать своего подзащитного виновным, если сам подзащитный отрицает свою вину? Можно ли и тактично ли на групповом процессе, защищая одного подсудимого, взваливать ответственность на другого? В большинстве своём адвокаты всегда придерживались мнения, что надо избегать таких методов защиты. А вот доктор Дикс не посчитался с этим и, защищая своего Шахта, ничтоже сумняшеся, топил Кальтенбруннера.

(18765 голосов, в среднем: 1.6 из 5)

МЕМУАРЫ

Карусель

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!