ПЕСНЯ, СПАСЁННАЯ БЕРНЕСОМ

Текст статьи

Большую популярность Марку Бернесу принесли роли в кинокартинах, посвященных Великой Отечественной войне, особенно роль Аркадия Дзюбина в фильме «Два бойца», где он с поразительной задушевностью и простотой спел песню «Тёмная ночь», а также стилизованную «под одесские песни» «Шаланды».
Первый публичный концерт Марка Бернеса состоялся в Свердловске в Доме офицеров 30 декабря 1943 года, после чего последовало концертное турне по Уралу. В Москве начал выступать с конца 40-х гг., сначала на вечерах в Домах творческой интеллигенции.
Предъявлял высокие требования и к музыке, и к стихам. Долго и придирчиво работал: из 82 песен репертуара Марка Бернеса более 40 создано по его заказу или с прямым участием, они становились его «авторскими» песнями.
Скоро любители хорошей песни отметят 110-летний юбилей со Дня рождения Народного артиста РСФСР Марка Наумовича Бернеса. Сегодня немногие знают, что каждая песня у Бернеса была маленьким спектаклем, ведь недаром про него говорили, что «Бернес поёт не голосом, а сердцем!».
Была в его репертуаре и запрещённая в советское время песня, сейчас её знают все, а в послевоенные 40-е годы по идеологическим соображениям её запрещено было транслировать по радио и исполнять на концертах. Речь идёт о песне «Прасковья» или как её теперь называют «Враги сожгли родную хату...»; автор музыки Матвей Блантер, слова Михаила Исаковского, кстати, вполне закономерно ставшей для проекта мемориала «Плач России» своеобразным гимном (эта же песня включена и в киноленту «Плач России», посвящённой одноимённому проекту журнала «СЕНАТОР и Фонда «Маршалы Победы»).

Вторую жизнь этой песне, конечно, подарил сам Марк Бернес. Говорят: когда он выходил на эстраду и начинал её петь, то люди вставали и стоя плакали, ведь ещё так была свежа память о Великой Отечественной войне и о миллионах жертв, большинство которых были гражданское население — забытое сегодня в России горе советского народа...
Редакция благодарит автора этого интереснейшего материала, публикуя в честь предстоящего 110-летия со дня рождения народного певца, и предлагает своим читателям окунуться в атмосферу послевоенных лет в СССР и узнать неизвестное о народном певце Советского Союза.

 

 

«ВРАГИ СОЖГЛИ РОДНУЮ ХАТУ»

Пожалуй, ни одна из многочисленных песен-«фронтовичек» не была (по мнению идеологических надсмотрщиков за «чистотой» советского песенного искусства времён Великой Отечественной войны) столь «крамольной», «вредоносной» и «опасной», какой явилась неординарная, «неформатная» фронтовая песня «Враги сожгли родную хату». Её поистине страдальческая история — живой укор тому времени (да нынешнему времени тоже! — Ред.).

В этой знаковой фронтовой песне — впервые за всю историю Великой Отечественной войны — устами простого солдата, прошагавшего с боями «пол-Европы, полземли», была рассказана суровая и жестокая правда о той отнюдь не сплошь «победоносной», «триумфальной» войне. А многие из нас узнали её только теперь.
После «Священной войны» лично я, военный журналист, считаю песню «Враги сожгли родную хату», говоря современным языком, главным «брендом» песенного наследия тех огненных лет. Люблю, просто обожаю её не только за максимально обнажённую, сермяжную солдатскую правду о войне, а за поистине потрясающую, берущую за душу былинную простоту и доходчивость и текста, и мелодии, схожей с причитаниями плакальщиц на похоронах… А ещё и потому, что песня эта вросла в мою плоть и кровь «на заре туманной юности» благодаря первому её исполнителю, всенародному любимцу и кумиру 60-80-х годов прошлого века, популярнейшему певцу и киноактёру Марку Наумовичу Бернесу. С кем (признаюсь не без известной доли гордости и даже хвастовства) вашему покорному слуге посчастливилось однажды пообщаться. О чем подробнее поведаю чуть позже.
Но сначала о процессе рождения самой песни. Тут надо особо сказать о Михаиле Васильевиче Исаковском, поэте-песеннике, Герое Социалистического Труда, авторе ставших народными песен «Прощание», «Катюша», «Огонёк», «Снова замерло все до рассвета». В самом конце войны Исаковский сподобился, как он сам признавался в узком кругу друзей, «написать про войну такое», что побаивался не только за свою профессиональную карьеру, но и, говоря по большому счёту, за собственную жизнь. О том, что нечто «этакое» Исаковский написал о войне, прознал Александр Трифонович Твардовский, автор знаменитого «Василия Теркина». Узнал — и «натравил» на Исаковского своего друга — композитора Матвея Блантера: «Идите к Мише и попросите у него стихи, из которых, как я думаю, можно сделать серьёзную военную песню». Исаковский, будучи чрезвычайно стеснительным, стал отнекиваться. Мол, «стихи не для песни, слишком длинные и чересчур подробные». Но упрямый Блантер буквально взял его за горло: «Без стихов не уйду!». Прошло совсем немного времени — и Исаковский был, что называется, сражён наповал, услышав по радио свою песню. Которая его, уже видавшего виды стихотворца-песенника, потрясла совершенно уникальной, «несоветской» мелодией…
И тут опять пресловутой злокозненной закавыкой вылезает чисто идеологическое, запретительное советское «НО!». Прозвучав по радио один лишь «пробный» раз, песня попала под основательное «эмбарго» на целых шестнадцать лет! Вот что рассказывал «не для печати» в кругу друзей-единомышленников, коллег по поэтическому цеху по поводу этого злополучного «прокола» Михаил Исаковский: «Редакторы — литературные и музыкальные — не имели никаких оснований обвинить меня в чем-либо. Однако многие из них были почему-то убеждены, что Победа исключает трагические песни, будто война не принесла народу ужасного горя и неисчислимых страданий. Это был какой-то психоз, наваждение. В общем-то, неплохие люди, они, не сговариваясь, шарахнулись от песни, как от какой-то проказы. Был один даже — прослушал, заплакал, вытер слезы и сказал: «Нет, мы не можем». Что не можем? Не плакать? Оказывается, пустить на радио «не можем»!».

Так продолжалось до хрущёвской оттепели. В Московском мюзик-холле шло представление «Когда зажигаются звезды». Туда был приглашён Марк Наумович Бернес — популярнейший артист театра и кино, исполнитель «нужных народу» песен типа «Шаланды, полные кефали», «Три года ты мне снилась, а встретилась вчера», «Просто я работаю волшебником»… Рядом с которым, кстати говоря, в то время даже всемирно обожествлённый Элвис Пресли и ливерпульские Битлы просто отдыхали! Настолько популярен был в народе этот простоватый с виду, юморной, открытый и доступный не только для широкой публики, но и для прессы, фоторепортёров, простого люда киноартист и певец с каким-то особым, неброским, тихим, подкупающим голосом-речитативом. Зрители, заполнившие Зелёный театр Центрального московского парка культуры и отдыха имени Горького, были настроены на лёгкое, веселящее… И вдруг выходит на сцену застенчиво-иронично улыбающийся Бернес и начинает в своей обычной, спокойной манере петь такое, что сразу же повергло публику в некий психологический «столбняк»:
«Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою? ...»

Что там творилось с людьми!.. После нескольких мгновений мертвящей тишины вдруг грянул шквал просто оглушительных аплодисментов! К растерявшемуся было Бернесу, дерзновенно отступившему от программы концерта (о чем позже из «зубодробительных», «обличающих» публикаций в прессе), хлынули зрители, буквально завалили певца цветами… После этого «Прасковья» — так поначалу называлась в народе «подпольно-крамольная» песня — триумфально пошла по проложенному ей самим Провидением азимуту к душам людским. Особый эмоциональный подъем она вызвала среди фронтовиков: Бернесу мешками шли от них письма и поздравительные открытки.
Вот выдержки из некоторых посланий:

«Сегодня я слушал по радио не впервые в вашем исполнении песню, которая для меня — моя биография. Да, я так приехал с фронта домой! «Я три державы покорил». Вот на столе лежат медали и ордена. И среди них — медаль за город Будапешт. И новой наградой мне будет, если вы пришлёте мне текст песни, которая кончается словами: «И на груди его светилась медаль за город Будапешт…».

«Услышал в вашем исполнении песню, как возвратился солдат с фронта, а у него никого из близких не оказалось — так было и у меня. Мне также пришлось со слезами на глазах выпить чарку вина в яме разбитой землянки, где погибла в бомбёжку моя мама…»

«Напишите мне, пожалуйста, слова песни. Я вас век помнить буду и поминать добрым словом. Начинается она так: «спалили хату на деревне…». В общем, пришёл солдат с фронта, а дома всех уничтожили. Я уже, дорогой товарищ, не молод, но песню твою забыть не могу…»

А вот какое письмо в своей почте обнаружил тогда Марк Бернес от Михаила Васильевича Исаковского:

«Я уже давно собирался написать Вам, но, как видите, собрался только сейчас.
Дело в том, что ещё в дни, когда у нас отмечалось двадцатилетие Победы над фашистской Германией, я слышал в Вашем исполнении песню Матвея Блантера, написанную на мои слова, — «Враги сожгли родную хату».
Исполняли Вы великолепно — с большим талантом, с большим вкусом, с глубоким проникновением в саму суть произведения. Вы просто потрясли миллионы телезрителей, заставили их пережить все то, о чем говорится в спетой Вами песне…
И мне хотелось бы выразить Вам самую искреннюю свою благодарность за отличное исполнение песни, за понимание её, за очень правильную трактовку содержания, за то, что Вы донесли смысл песни до каждого слушателя…».

Рассказ этот был бы, я считаю, неполным без упоминания оценки легендарной песни Александром Твардовским, волею судьбы оказавшимся у её «истока»: «Удивительно послевоенное стихотворение Исаковского, ставшее широко известной песней «Враги сожгли родную хату», сочетанием в нем традиционно-песенных, даже в определённом смысле стилизованных приёмов с остросовременным содержанием. И какой немногословной и опять-таки не громогласной силой передана здесь в образе солдатского горя великая мера страданий и жертв народа-победителя в его правой войне против вражеского нашествия!
И каким знаком исторического времени и невиданных подвигов народа — освободителя народов от фашистского ига — отмечена эта бесконечная тризна на могиле жены…».
Теперь пришла пора представить читателям полный текст всенародно любимой песни:

 

ПРАСКОВЬЯ
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Пошёл солдат в глубоком горе
На перекрёсток двух дорог,
Нашёл солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Стоит солдат — и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай,
Прасковья, Героя-мужа своего.
Готовь для гостя угощенье.
Накрой в избе широкий стол, —
Свой день, свой праздник возвращенья.
К тебе я праздновать пришёл…».
Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только тёплый летний ветер
Траву могильную качал.
Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой:
«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришёл к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.
Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…».
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Он пил — солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шёл к тебе четыре года,
Я три державы покорил…».
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

А вот история фотографии, на которой автор, тогда ещё молоденький курсант львовского политучилища, запечатлён рядом с человеком-легендой Марком Наумовичем Бернесом. Было это годков эдак… сорок пять назад. Среди курсантов и преподавателей училища прошёл слух: в город приезжает из Москвы культбригада известных артистов эстрады, среди которых «обещали быть» сам Марк Наумыч и сотоварищи… Мог ли я с друзьями — такими же заядлыми ценителями музыки — классической (строго рекомендовалась нам учебными планами) и его величества джаза — пропустить такой момент?! Да ни за что в жизни! Мы готовы были даже бежать в самоволку!
Концерт московских звёзд эстрады состоялся на городском стадионе: мода на масштабные открытые представления тогда лишь начиналась.
Мы, «шайка-лейка» из нескольких курсантов, закадычных «дружбанов», прихватив фотоаппараты (фотодело в училище было одним из ведущих, «профильных» предметов), заняли лучшие места перед только что выстроенной из досок «эстрадой».
После концерта, на котором Бернес исполнял свои «дежурные» песни, среди которых почему-то не оказалось вторично «вылупившейся» песни «Враги сожгли родную хату», мы не без труда пробились к сектору, где собрались «на перекур» все артисты. Я, конечно же, сразу узнал Марка Бернеса. Как самый шустрый среди курсантской братии, я бравым гусарским шагом приблизился к живому божеству. От волнения пересохло в горле, и я едва промямлил типа того, что, мол, разрешите, ваше высокородие, с вами сфотографироваться…
Взглянув на неожиданно «нарисовавшихся» стройных, красивых, подтянутых пришельцев в идеально отутюженной курсантской форме, Бернес как-то по-свойски, дружелюбно улыбнулся: «Да кто же откажет таким бравым гвардейцам? Куда прикажете становиться?».
Мы не нашли лучшего фона, чем возвышающийся рядом огромных размеров «изощит», прославляющий лучший в мире советский спорт. И нащелкались вдоволь: и группой, и поодиночке — рядом с московскими знаменитостями. И особенно — с легендарным Бернесом. Это поразительно, но наши скромные персоны чем-то приглянулись Марку Наумовичу, и он пригласил нас пройтись с ним по городу до гостиницы, где остановились московские артисты, попросив попутно рассказывать о достопримечательностях старинного града Львова (в окрестностях которого, кстати говоря, наши «органы» ещё вылавливали тогда «лесных братьев», не признававших Советскую власть). Спросил как бы между прочим: «А знаете, хлопцы, почему Львов — один из всех советских городов — совершенно не пострадал во время войны, не был взорван, как к тому были готовы фашисты при отступлении в 1944 году?». А нас, молодых «интеллектуалов», будущих политработников Советской Армии и Военно-Морского Флота, хлебом не корми — дай высказаться перед кумиром! Наперебой доложили Бернесу исчерпывающую информацию по столь деликатному вопросу, неизвестному даже сейчас широким народным массам СНГ. Чем, известное дело, заработали перед «звёздным» артистом дополнительные очки.
У входа в гостиницу собрались было прощаться, но Бернес неожиданно предложил… зайти в холл и «попить водички»: было начало жаркого лета. Холл представлял собой небольшую, но весьма живописную площадку для танцев с таким же миниатюрным помостом, рядом с которым стоял видавший виды рояль с полуистёртым заграничным «лейблом».
Работал буфет — был как раз выходной день. Бернес угостил нас не только «водичкой», но и (признаюсь) каберне, нарочито строго при этом сказав: «Надеюсь, вы, господа курсанты, не подведёте меня?», прозрачно намекая на перспективу попасть на гауптвахту «за употребление». Мы, выпятив грудь, клятвенно пообещали: «Курсанты своих не предают!».
Сев за рояль, Бернес стал тихонько напевать что-то своё, нам неведомое. Потом начал «музицировать» громче. Мы были наслышаны о его «скандальном выступлении» в Московском мюзик-холле, и я, набравшись наглости, обратился к Бернесу с «вопросом на засыпку», памятуя о только что прошедшем концерте, где почему-то не прозвучала моя любимая песня:
— А «Враги сожгли родную хату» можете спеть?..
Артист взглянул на меня, простого деревенского хлопца, с некоторой опаской и насторожённостью…
— А не предадите меня? — неожиданно, с неизменной иронической улыбкой просветлел он и, сразу же взяв нужный аккорд, запел пленительно негромким, каким-то особо доверчивым, несценическим голосом:

«Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?..»
До сих пор, по прошествии почти свыше полувека, поражаюсь: «Какая музыка звучала, какие были короли!»