Карусель


Страница тега "Бронзовый памятник"

Описание страницы тега

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!

Огнёв Александр Васильевич — педагог, писатель, публицист, участник Великой Отечественной войны, лауреат МТК «Вечная Память». Заслуженный деятель науки РФ, доктор филологических наук, профессор, член Союза писателей России.— Хотите быть чистеньким? Не получится! Не те времена! Знаете, кто на меня давит?! Да они меня и вас в порошок сотрут, с грязью смешают, если не сделаем того, чего они пожелают! Мы просто черви перед ними!
Настырная грузинка в тот же день улетела в Тбилиси. Позже выяснилось, что её отец работал директором санатория, обеспечивал путёвками нужных людей в Москве.
После демобилизации из армии в 1947 году я семь раз менял место работы и вынужден был уезжать из одного города в другой. В этом винить надо прежде всего самого себя, укоренившуюся установку постоянно стоять за правду, которая, видно, перешла по наследству мне от отца, не раз страдавшего из-за борьбы за справедливость.
Везде помимо моего желания портились мои отношения с начальством. Пожалуй, так до конца я, недалёкий человек, и не усвоил того, что надо вести себя сдержаннее, мудрее, лучше угадывать, чувствовать ту тонкую, едва уловимую грань, когда борьба за справедливость становится неразумным донкихотством, бесполезной по результатам, начинает грозить тебе и — что ещё хуже — твоей семье нежелательными последствиями.
В декабре 1981 года на вечере, посвящённом Александру Фадееву, выступая в присутствии нескольких сотен людей со всей области, я без всякого умысла ни слова не сказал о Л. Брежневе. Как мне представлялось, отмечается юбилей знаменитого писателя, нашего земляка, и я поступлю унизительно для присутствующих, если в такой час буду верноподданнически, по сути дела лицемерно вещать о своей любви к генсеку.
Но эту установку дружно опровергли выступившие после меня московские писатели Ю. Верченко и А. Алексин (уехал впоследствии в Израиль) и местные секретари горкомов и райкомов партии, с блеском продемонстрировавшие, как надо восторженно восхвалять престарелого партийного вождя. Слушая их, можно было подумать, что все собрались здесь чествовать Брежнева, а не выдающегося писателя Фадеева.
На следующий день во время лекции на пятом курсе вдруг открылась дверь аудитории, вошёл декан факультета и, подойдя близко ко мне, сообщил, что позвонили из обкома партии, меня приглашают сейчас же подойти к телефону. До конца лекции осталось десять минут, пришлось прервать её, извиниться перед студентами и отпустить их. Из телефонного разговора выяснилось, что меня сейчас же вызывают к Соболеву Н.И., областному стражу идеологических устоев жизни.

УКРАДЕННЫЙ ПОДВИГ

От Карвины их повели в какие-то не то холмы, не то предгорья на западе. Кое-где, когда отошли километра 3, попадались на земле скальные обнажения. Места потянулись дальше совершенно глухие, безлюдные. И вдруг передние заключённые, среди которых, как самые высокие, были Игорь с Онджеем, увидели обрыв и глубокий карьер. На дне карьера виднелась железнодорожная ветка, уходящая по плавной спирали вверх, в сторону дальних дымов на горизонте, где находился, видимо, город или горно-обогатительная фабрика. В карьере было много грузовиков, несколько бульдозеров и 2 экскаватора, нагружавших руду в железнодорожные платформы-думпкары — впереди этого поезда дымил паровоз. Но самым впечатляющим оказался вид каторжников в полосатых, как матрацы, робах — одни из них дробили кирками куски породы, другие перебрасывали её лопатами с верхних уступов разработок в кузова грузовиков, подъезжающих на площадки внизу. Людей в робах было так много, что замирала в тоске душа — завтра и они там будут!
По всему периметру карьера стояли вверху часовые в германской форме. Ближайшие из них почему-то все были пожилыми и в очках. Рядом с ними стояли будки, вероятно, для укрытия от непогоды. Там, греясь на солнышке, лежали овчарки, привязанные на длинных поводках. Самая ближняя будка была с раскрытой дверью. Игорь рассмотрел на её стене массивный горняцкий телефон, какие были в Бельгии в штреках шахт. Но здесь, видимо, их роль была иной: не звать на помощь сверху горноспасателей, а вызывать из лагеря дежурный взвод специальной команды на подавление бунта в карьере, если возникнет, или для преследования беглецов. Правда, последняя догадка вряд ли была реальной — бегство из котлована наверх, где через каждые 500 метров стояли часовые с автоматами и овчарками, казалось невозможным, да ещё в такой заметной издалека робе. Но если телефоны в будках для вызова подмоги из лагеря, значит, сам лагерь был где-то близко.

УКРАДЕННЫЙ ПОДВИГ

Игорь кивнул на жаровню с остатками зайца и принялся объяснять, что не ел трое суток и потому позволил себе съесть чужое. Он прикладывал руку к сердцу, просил его извинить. Хозяин, наконец-то, улыбнулся себе в бороду и, раскурив трубку, показал на неё: будешь, мол, нет?
Игорь обрадовался, опять стал благодарить. Курнув пару раз, расползся в блаженной улыбке тоже. Затем они по очереди купались в корыте, тёрли друг друга мочалкой, поставили на плиту целый бак с водой, изгнав хозяйку в другую комнату. Потом, когда оба уже сидели на лавке, в чистых рубахах и кальсонах, хозяин ответил на стук газдыни в дверь:
— Слободнэ, просим!
Хозяйка вошла и принялась подтирать пол, вынесла корыто и грязную воду, слитую в старые вёдра. А когда всё закончила, Фриц, продолжавший сидеть в белой рубахе и подштанниках, сказал:
— Ганна, ниеси бандурку! — А сам поднялся, поставил на стол жаровню с зайчатиной, 3 тарелки. Затем подошёл к полке на стене, отдёрнул серую занавеску и достал оттуда гранёные стаканы и бутыль. Наливая в стаканы, пожелал:
— Добру хуть!
Втроём они выпили, закусывали зайчатиной и «бандуркой»— картошкой в мундирах. Глаза у них после выпитой паленки (водки) заблестели, говорить стали все разом, каждый по-своему жестикулируя и поясняя значение слов, и если бы кто-то посмотрел на них со стороны, то определил бы сразу — сидят славяне, свои. Не важно, что ещё 2 часа назад они не знали друг друга, важно то, что уже друзья, хотя и не всё понимают ещё.
— Орол! — хлопал Фриц Игоря по плечу и рассказывал ему о своём сыне, который служил в словацкой армии под началом генерала Малара, о дочери, которая живёт теперь у свекрови и свёкра на хуторе, хотя их сын, а её муж, и погиб на войне где-то под Одессой.
— Зачем же он пошёл воевать против своих? — удивился Игорь.

УКРАДЕННЫЙ ПОДВИГ

Игорь и Корел поднимались по Шимонке всё выше и выше. Вскоре они обнаружили по бокам вершины впадины и площадки в кустах, где можно было выкопать и построить такие землянки, что и от ветра зимой будут защищены, и не увидит никто — всё будет скрыто от глаз. От ручья, берущего начало где-то в самом верху, можно отвести воду прямо в котёл или какой-нибудь большой бак, врытый в землю, и будут рядом и кухня, и баня. И сток можно незаметно отвести среди кустов в другую сторону. Тогда в ущелье ручей будет приходить по-прежнему чистым, без мыльной пены и кухонных отходов, распространяющих запах. Были на Шимонке и большие сенокосные поляны, на которых можно запасать сено для лошадей, если обзаведутся, да и для коровы. Всё это Игорь, строивший тюремные бараки в Сибири, изложил Корелу очень толково и деловито, нарисовал даже, где будут землянки и секретные посты для часовых. А его мысль о лошадях подтвердил, когда спустились вниз, и Богоуш:
— Да, без лошадей вам здесь не прожить, особенно зимой! Так что сеном запасайтесь уже завтра. Косу можно купить у нас в посёлке. Неплохо, штуки 3 сразу, если деньги есть. Я выберу тогда сам, чтобы вам не ходить.
Игорь спросил:
— А не сгниёт оно у нас от дождей? Сарая-то — ещё нет…
— Вы же едете сюда с пилами, топорами, плотницким инструментом! — воскликнул Богоуш. — Построите. У нас в Словакии для сена даже в полях ставят деревянные навесы. Может, видели, островерхие такие, на столбиках. На пчелиные ульи похожи, но — повыше. Вот и наделайте себе таких прямо на полянах! А потом и сарай. Только хорошенько маскируйте всё, чтобы не привлечь к своей высоте внимания. Строить вам придётся много!..
— Да уж позаботимся! — радостно откликнулся Игорь, думая о встрече с Любомиркой, которая тоже поселится здесь. И видел уже и землянки, и кухню, и баню, которую они построят там, наверху…

УКРАДЕННЫЙ ПОДВИГ

Созвонившись с Батюком, оставленным в гостиничном номере с непонятной болью в обеих ногах выше колен, Цаплинцев пообещал:
— Игорь Константинович, я уже заказал вам билет до Запорожья на сегодняшний вечер. Когда его доставят мне, заеду попрощаться и дам вам сопровождающего, который довезёт вас домой, а по возвращении доложит мне о вашем самочувствии. Ваши ордена, тетрадку и оправдательные документы — вручу вам лично, под расписку. Так что до встречи!Иван Балюта в Братиславе

УКРАДЕННЫЙ ПОДВИГ

Офицеры эти, из госбезопасности, арестовали 5 дружков Егупова и всю ночь допрашивали их в землянке Коркина. Это было как раз за сутки до расстрела Сивкова. А когда Сивкова убили, я уже говорил, стемнело совсем. Слышим, какие-то крики в одной из землянок — вроде кого-то бьют. Что там происходит, мы уже не спрашивали. Что делается в отряде — не знали: ещё не отошли от истории с Сивковым. В общем, поели и легли спать, где нам указали — не до расспросов было, на самих нас всё ещё косились.
Утром в ту землянку, откуда крики ночью неслись, вызвали начальника штаба Корела, и он тоже присутствовал там, на допросе. Все уже поняли — идёт какой-то допрос. А вот что’, к чему — не знали. А тут новое: в отряд прибыли словацкие солдаты из армии Малара. Стали рассказывать, что немцы приказали разоружить их дивизию — это как раз ту, на которую наше командование рассчитывало, что она ударит немцам в тыл. Генерала Малара — арестовали. Разоружённые солдаты и побежали, кто куда. Эти, что стояли перед нами, наткнулись на наш отряд, другие — по горам бродят, ищут партизан.
На шум вышел из землянки Коркин. Узнав, в чём дело, начал солдат этих проверять. За ним вышел и Тристог, который допрашивал партизан. Что-то крикнул в землянку, потом что-то сказал Корелу, и когда из землянки вывели допрашиваемых, повёл их вместе с Коркиным куда-то под охраной. Корел догнал Коркина, что-то ему всё доказывал, размахивал руками. Затем вернулся и сказал нам, что ребят поведут на полевой аэродром — вроде самолёты должны были за ними прилететь. А сам, видим, расстроен.
Партизаны, которые были рядом с нами, стали объяснять, что Корел у них — начальник штаба, словак, отличный парень. Был надпоручиком в словацкой армии, в ВВС служил. А потом вместе с Егуповым создал их отряд. Что Егупов и он — друзья. Нам он тоже понравился: вежливый, простой. И красивый был. Мы его все заметили.

УКРАДЕННЫЙ ПОДВИГ

Игорю Батюку казалось, что он всё предусмотрел и подготовил для побега в горы. Купил бельгийскую зажигалку с большим баллончком для бензина, чтобы надолго хватило огня в горах. Запасся сухарями и даже консервами, которые припрятал в тайнике за двором шахты, постепенно натаскивая туда. Всё это, в том числе и финский нож, он складывал во вместительный рюкзак, который купил через французов, бывавших в посёлке. Скопил немного денег — бельгийских и немецкими марками. По словарю выучил первые необходимые фразы: «Как пройти в Комбле-о-Пон?», «Не продадите ли что-нибудь поесть?», «Не найдётся ли у вас для меня ночлега?» И даже такую заучил, спросив у русского маркшейдера Василия Владимировича Коркина: «Я — русский, скрываюсь от немцев. Прошу о помощи. Языка не знаю».
Коркин помогал ему, чем мог. Начертил на бумаге схему окрестностей, чтобы Игорь не заблудился. Вот на эту схему Игорь и налегал теперь, чтобы запомнить названия всех городов и райцентров и их расположение. Это было основным видом его подготовки. Пробовал сам вычерчивать по памяти ветки железных дорог, соединяющих города, направления речек Урт и Амблев, невысоких хребтов. Бельгия вроде бы маленькая страна, но плотность населённых пунктов была велика, не так-то просто всё это запомнить и начертить правильно. Но постепенно всё же одолел. Оставалось последнее: заучить, как спрашивать местных жителей, чтобы объяснили, куда надо идти, где садиться на поезд, где выходить и какой дорогой пробираться к макизарам в горах.

УКРАДЕННЫЙ ПОДВИГ

Опять резко воняло хлоркой и отходами в баке, который им поставили в аккуратной Германии. Но Германия уже кончилась, а их всё везли и везли. И привезли, наконец, в город Льеж, в Бельгию — вон аж куда занесло!
На станции их посадили на грузовики и повезли через дивной красоты и чистоты город. С удивлением они смотрели на белые и розовые дворцы, острые готические шпили соборов и церквей. А потом город кончился, проехали какой-то мост над каналом и, свернув, поехали вдоль канала, от которого тянуло болотной водой и сырым холодом. Навстречу им ехали по гладкому шоссе — ровнёхонькому, это ж надо, ну, просто под линеечку! — люди на велосипедах. Их было так много, что это поразило и запомнилось тоже.
Потом их везли вдоль какой-то реки среди холмистой местности. Когда рядом показались тёмные терриконы породы и рабочие посёлки, лепившиеся галереями на холмах, заросших кустарником и соснами, тогда поняли, привезли их на угольные шахты. Значит, всё же не плен — будут работать, очевидно, на шахтах. В посёлках виднелось много белых кур.
Долину, по которой ехали, зажатую холмами, образующими как бы начинающееся ущелье в предгорье, прорезали кое-где длинные и глубокие овраги. Шахтёрские посёлки отличались от украинских цветными черепичными крышами и формой домов — преобладала двухэтажная готика. Ну, и не было при домах фруктовых садов и палисадников, так любимых в Донбассе. Остальное — терриконы, шахтные постройки — было такое же, и так же оседала на всём угольная пыль.
Наконец, заехали в невысокие горы, и возле одного из посёлков в лесу грузовики остановились. Опять слезай, опять строиться в колонну и неизменное, как гавканье, «шнэлля», «шнэлля!» Так и не удалось рассмотреть всего — погнали куда-то от посёлка в сторону. Километра через 2 показался лагерь в хвойном лесу.
Подошли поближе. Вышки по углам, колючая проволока, часовые. Вот тебе и не плен! Внутри лагеря деревьев не было — голо, как на футбольном поле. Плац, низкие бараки, какие-то служебные строения. Чернели ещё заборные колонки с водой. К одной из них подошёл с чайником рабочий в тёмной спецовке и набрал, прижав ручку, воды. Никто его не сопровождал. Но всё равно чувствовалось, невесёлая текла тут жизнь: людей не видно, музыки не слышно, значит, обитатели лагеря всё ещё на работе, хотя и поздний вечер.
Это со стороны казалось — невесело. А когда ввели, совсем приуныли: тюрьма. Даже солдат с овчаркой на поводке прошёл — для чего-то же их держат!.. Были скамейки, курилки. Но ни одной сосны не оставили: чтобы голо всё было, просматривалось из конца в конец.

УКРАДЕННЫЙ ПОДВИГ

Борис Сотников (1957)О трагической истории этого человека я писал, когда Брежнев уже подавил в 1968 году «Пражскую весну»; когда честные историки, как генерал Григоренко, сидели в «психушках»; когда бывшие «сталинисты» вновь подняли головы и успели изъять из архивов КГБ неприятную для них правду либо исказить её; когда Сталина, укравшего боевую славу у маршала Жукова, больше «не трогали», отдав Грузии его прах, но оставив ему незаконное звание генералиссимуса; когда «не трогали» и подлинных героев войны, оболганных мерзавцами из бывшего НКВД, ибо запоздалая правда о них начала уже прорастать и стучаться из братских могил, а главным образом, из уст уцелевших честных свидетелей. Так было во все времена: правда — что шило, всё равно вылезет из тёмного мешка истории. А сталинский «мешок», извращённый торопливыми «историками»-прославителями, так и не позволил назвать настоящие имена воров чужой славы, да и имена героев тоже, из опасения, что возникнет новая путаница и бросит тень «научной недобросовестности» на советскую историю. Что оставалось художественной литературе после удушения «Пражской весны», хотя эта «Весна» и успела потребовать правды обо всём («шило» кололо Чехословакию советской ложью так, что вынудило нашу юстицию начать официальные доследования по грязным делам НКВД в Словакии, чтобы смыть пятна позора, хотя бы с уцелевших героев, оклеветанных и в словацкой печати мародёрами с крадеными орденами победителей).
Я тоже подключился к этой благородной цели как писатель, узнав о событиях в Словакии от их участника — моего друга, кавалера двух орденов Солдатской Славы, Леонида Алексеевича Перфильева. К сожалению, я находился тогда под негласным надзором КГБ СССР и мог лишь написать эту правдивую повесть, но не мог напечатать её, хотя в 1970 году следователь Евгений Александрович, вызвавший меня в здание днепропетровского КГБ на «беседу» из-за моей поездки в 1967 году в Рязань к писателю Солженицыну, уже вновь гонимому тогда, сказал мне после «беседы» на прощанье: «Борис Иванович, а я верю, что все ваши рукописи, прочитанные мною по секрету от вас, будут изданы ещё при вашей жизни. Вы же в них защищаете честных, хороших людей. И вашу фамилию будут произносить с уважением. Желаю вам удачи, меня переводят в Москву…»

 
  1. 5
  2. 4
  3. 3
  4. 2
  5. 1

(1 голос, в среднем: 5 из 5)
Редакция напоминает, что в Москве проходит очередной конкурс писателей и журналистов МТК «Вечная Память», посвящённый 80-летию Победы! Все подробности на сайте конкурса: konkurs.senat.org Добро пожаловать!