Карусель


Страница тега "Дети войны"

Описание страницы тега

ЖИВАЯ ВОЕННАЯ ЛИРИКА

Живая лирика о войне... Виктор ШушаринЖивая лирика о войне... С пером не расстается свыше 50 лет: стенгазеты, многотиражки, областные издания, иногда и центральная пресса. С ноября 2009 года — в Интернете: подарок от сыновей; есть страницы в «Прозе РУ» и в «Стихи РУ».
«Девять лет назад инсульт лишил меня слуха, — пишет автор, — но творчество стало только активнее: написано 7 повестей, сказки и стихи для детей, пособия для обучения детей чтению, сказ — поэма, баллады и множество стихов помимо детских. Издать что-либо в виде книги не удалось — «материальная база» не позволяет; «пишу в стол». Конкурс к 65-летию Победы — возможность вырваться из заколдованного круга нашей новой российской действительности».
Комментарии к стихам представлены самим автором:
— В конце пятидесятых годов группа туристов, совершая поход по Карелии, набрела на интернат для ветеранов Великой Отечественной войны. От медперсонала они узнали, что в интернате содержится человек с ампутированными руками и ногами, скрывающий все свои биографические данные. Известно о нём лишь то, что он был во время войны лётчиком. Среди туристов оказался паренёк, у которого отец летал на боевых самолётах и однажды не вернулся с боевого задания. На все запросы родных был лишь один ответ: «Пропал без вести». Паренёк попросил показать ему этого лётчика. И он узнаёт в нём своего отца!..

ГОРЬКАЯ ПАМЯТЬ ДЕТСТВА

Горькая память детства. Украинский исатель-прозаик Василий ОмельченкоГорькая память детства... О той войне, сегодня уже далёкой, много написано книг, снято фильмов, но любой фронтовик скажет, что до сих пор о Великой Отечественной войне сказано еще не все и многое не совсем так, как было. Настоящую правду не принято было писать. Помню, в одной из своих документальных книг я поведал, как мать в голодный сорок пятый год бросила на вокзале свою дочку и сына. А потом через много-много лет они нашли свою мать, и встреча эта была не из самых радостных. Редактор, который славился тем, что после него ничего уже не будут вычёркивать, красным карандашом перечеркнул все эти драматические страницы: «низ-зя!..».
Многое было «низзя». Однажды я писал очерк «Без боя», а потом повесть о Степане Прасолове, человеке, вернувшемся с войны с обезображенным лицом. До этого я, как и многие читатели, был уже знаком с судьбами людей, которых постигла такая незавидная участь — лишиться своего лица: «Русский характер» Алексея Толстого, «Семья» Константина Тренева, «Просто любовь» Ванды Василевской. Во всех этих произведениях солдатская доля решена одинаково: израненного солдата не сразу, но узнали и приняли всей душой. В жизни же мне довелось видеть другое. Одна девушка, которая любила и ждала солдата, отвернулась от него, когда увидела, что сделала с ним война и вышла замуж за фронтовика с нормальным лицом. Другая девушка, дождавшись своего любимого, сперва вышла за него замуж, а потом ушла к другому, цинично объяснив свой поступок так: «Хлопцев-то не было — вот, дура, и вышла за него замуж...».
Написав повесть «Степан Прасолов», я послал её Константину Симонову. Мол, такие произведения, как «Русский характер», «Семья» и «Просто любовь», может быть, и были нужны во время войны и сразу после её окончания, но что судьба людей, подобных герою моей повести, от этого не становилась легче.
Константин Симонов ответил (потом это письмо было опубликование в «Известиях» и сочинениях писателя): «Вам, мне кажется, следовало бы задуматься о том, как прозвучит та правда, о которой вы пишите... Ведь самую горькую правду можно и нужно сказать людям, если она может им помочь, если благодаря этой правде они поймут, что и как им надо сделать, что и как изменить в своём поведении, в своих взаимоотношениях с людьми, чтобы добиться счастья, любви, найти свое место в жизни.
Горькая память детства... Я лично не убеждён, что сказанная в вашей повести правда способна оказать такое действие на человеческие отношения... Повторяю, мне кажется, что все это должно Вас, человека, видимо, хорошего, душевного, задуматься над этой жестокой стороной литературы».
*
Я не послушался совета классика и написал все-таки правду, руководствуясь народной мудростью: лучше горькая правда, чем сладкая ложь. К тому же зачем вводить в заблуждение поколение, которое не знает, как это было, что такое война и каковы её последствия. От лакировки пользы немного.
Войну знают и помнят не только те, кто с оружием в руках защищал Отечество, но и те, кто не получал повесток в военкомат — их дети. Мальчишки и девчонки военного времени познали голод и безотцовщину, оккупацию и эвакуацию, бомбёжки и надругательства фашистских захватчиков. Дети войны пережили все ужасы тех кровавых лет и это время оставило им незаживающие раны.
Дети войны страдали не только от фашистских пришельцев, но и от своей родной советской власти. Если твой отец попал в плен, на тебе клеймо сына изменника родины, врага народа. Если ты жил во время войны на оккупированной территории, к тебе нет доверия. Ну, а если ты был ещё невольным донором, у тебя брали кровь для немецких раненых лётчиков... а если ты родился от немца... отцов не выбирают, но как к тебе будут относиться твои сверстники?!
Все дети войны — жертвы её. Все дети войны — её великие страдальцы, и её последние свидетели. Свидетели ужасного и прекрасного, высокого и низменного.
Автор намерено оставил вне внимания великих страдальцев малолетних узников концлагерей, сынов полка, юных героев — о них написано немало хороших книг. А вот о поголовном большинстве детей войны, о рядовых её свидетелях и жертвах, которые жили незаметно, страдали молча, трудились наравне со взрослыми написано не столь уж и много.
Автор этих строк попробовал запечатлеть, так сказать, «живые голоса» последних свидетелей Великой Отечественной войны.

ОПАЛЁННОЕ ДЕТСТВО

ТРИ СЕСТРЫ

ЕЛЕНА ПОНОМАРЕНКОНас было три сестры: Рэма, Майя и Кима. Имена странные, но так нас назвал отец, он был партийным работником.
В доме у нас было много книг с портретами Ленина и Сталина. И в первый же день войны мы закопали их в сарае.
Наша мама перестала улыбаться после ухода на фронт Ремы. От нее мы не получили ни одного письма. Она как ушла добровольцем двадцать третьего июня, так больше о ней ничего не было известно. В доме всё чаще и чаще по ночам был слышен плач мамы. Мы закрывались в своей комнате и тоже плакали, думая, что мама нас не слышит.
— Девочки! Не надо! Давайте раньше времени хоронить не будем! Жива она! Жива!
...Мама ходила по деревням под Минском, чтобы менять свои крепдешиновые платья, платки на продукты. Мы с Майей ждали её, прислушиваясь ко всему: вернется или не вернется — Старались отвлечь друг друга от этих мыслей; вспоминали, как до войны ходили на озеро, как танцевали в школьной самодеятельности. Хорошей и такой далекой прошлая жизнь была.
— Кима, очень долго нет мамы. Когда вернется — Нет уже шесть часов, уж не случилось ли чего?
— Мама вернётся, — твердо и уверенно заявила моя сестра. — Прошлый раз почти два дня её не было, вспомни, Кима?
— С каждым разом задерживается и задерживается, — задумчиво ответила я сестре.
Мы ждали ещё три дня... Спать не ложились. На улицу не ходили, так велела нам мама. Есть хотелось неимоверно, но мы молчали и не разговаривали с сестрой ни о чём, потому что думы были только о маме.
— Девочки! — дверь открылась и вошла наша соседка Юлия Степановна. — Маму вашу забрали в комендатуру. Когда отпустят, не знаю. Просила за вами присмотреть да накормить. Я картошки сварила. Садитесь.

ОПАЛЁННОЕ ДЕТСТВО

ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ПЕПЕЛИЩЕ

ЕЛЕНА ПОНОМАРЕНКОСтали бомбить деревню, а нас у мамы шестеро... И все были, как говорили наши соседи: «Мал мала меньше!»...
Самый старший я, мне было тринадцать лет.
Сначала мы ничего не могли понять и просили всех солдат, что отступали через нашу деревню, взять нас с собой.
— Прости, сынок! — ответил мне солдат. — Прости, нас, что уходим и оставляем вас. Стыд глаза режет. Сделать ничего не можем и изменить пока тоже. Вас бы всех надо забрать...
— Куда же мы? А хозяйство? — посмотрев на солдата, ответил я.
— Мы в лес уйдем. Да и вы скоро вернётесь... Ведь вернётесь? Мне отец обещал, что скоро война кончится. Она ненадолго! — подбадривал я солдата, продолжая поддерживать с ним разговор.
— Вас у мамки сколько?
— Шестеро. Из мужиков были только папка и я, остальные девчонки. Ленка и Танюшка совсем маленькие. По очереди их нянчим, пока мама по дому управляется.
— У меня тоже трое осталось... Такой же сорванец ими верховодит. Послал им письмо, да разве теперь письма дойдут? — размышлял солдат.
— Миша, надо коров подоить! — крикнула с порога мама. — Молока солдатам в дорогу дать не помешает. Хлеба я испекла.
— Пойду я, дяденька солдат! Некогда мне... Работы много, день ещё только начался, — по-хозяйски ответил я солдату.
— Славный у тебя мужичок! — похвалил меня солдат. — Хозяйственный, домовитый.
— Так на него только одна надежда и осталась. Он и за брата им и за отца. Пока слушаются... — улыбнулась моя мама, а у самой в глазах слёзы.

ОПАЛЁННОЕ ДЕТСТВО

ОСТАЛСЯ ЗА СТАРШЕГО

ЕЛЕНА ПОНОМАРЕНКОВ этот день солнце светило так ярко, и даже совсем не верилось, что мой отец уходит на войну. Мама с папой думали, что мы ещё спим, а я лежал с сестрёнками и мы втроём тихо-тихо плакали.
Мы видели сквозь тюль, как папа долго целовал маму — целовал лицо, руки, и были удивлены тому, что он никогда её так крепко не целовал. Потом они вышли во двор, мама громко запричитала, повиснув у отца на шее. Тогда и мы выскочили, подбежали к отцу, обхватили его за колени. А он нас почему-то не успокаивал, только наклонился и обнимал всё крепче и крепче, прижимал к себе.
— Будет тебе, будет, Люба, — сказал отец немного нас, отстраняя от себя. — Детей напугаешь! Береги их! Постарайтесь выехать их Минска и, чем быстрее, тем лучше.
— Василь! — совсем по-взрослому обратился ко мне отец. — Ты остаёшься за старшего. Смотри, сын, когда вернусь, чтобы все были живы и здоровы. Матери во всём помогай, сестёр не смей обижать! Помни, ты теперь остаёшься за старшего, — повторил он мне.
— Годков бы ему поболее, — вытирая слёзы, сказала мама. — А то всего-то шесть...
— Уже шесть! — поправил мать отец. — Мужчина растёт, защитник! — и отец ласково потрепал меня за волосы.
— Правильно я говорю, сын? — спросил он у меня, наклонившись. — И не плакать больше. Хватит, Люба, слёз. Мне надо идти. Ждите писем. Сын, проводи меня до поворота.
Мы шли с отцом и ни о чём не говорили, просто шли молча. Я старался успевать в такт его шагов, но получалось плохо: отставал от отца. У поворота он ещё раз прижал меня к себе.
— На, сын, сохрани! — отец снял с шеи на нитке крестик и передал его мне.
— Обязательно сохраню, папка, — ответил я ему.
Мы попрощались. Тогда я не представлял и даже, не думал, как нам будет трудно без него. Там, у поворота, я долго стоял и махал ему вслед.

ПРОСТАЯ ИСТОРИЯ

Елена Куманичкина В «Правде» было опубликовано обращение с призывом брать на поруки детей-сирот.
Взяли Алексей и Груша Лаптевы извозчика и поехали к Никитским воротам. Перед особняком стоял огромный раскидистый вяз. Сейчас там Посольство Бирмы находится, а тогда был временный детоприёмник. Заведующая сказала двум немолодым людям:
— Мы даём на руки только самых слабых детей. На первом этаже — мальчики, на втором — девочки. Пойдёмте.
— Нам девочку. Только подниматься я никуда не буду. Что господь подаст, то и наше. Наше счастье — её счастье, — ответила Груша.
Тогда и принесли им семимесячную Мусю — лежала с самого края.
— Постой, сколько ж им было тогда?
— Отцу было 52 года, матери — 40 лет.

 
  1. 5
  2. 4
  3. 3
  4. 2
  5. 1

(1265 голосов, в среднем: 1.9 из 5)
Редакция напоминает, что в Москве проходит очередной конкурс писателей и журналистов МТК «Вечная Память», посвящённый 80-летию Победы! Все подробности на сайте конкурса: konkurs.senat.org Добро пожаловать!