Текст статьи
В рубрике «60-летию победы посвящается» за два с половиной года я познакомила наших радиослушателей со многими сахалинцами — ветеранами Великой Отечественной войны. Гостями программы «Армейский час» были артиллеристы и пехотинцы, лётчики и моряки, танкисты и даже два наводчика легендарных «катюш», фронтовой шофёр, медсестры и санитарки медсанбатов и полевых госпиталей, партизаны, участники прорыва блокады Ленинграда и боев за освобождение Сахалина от японских милитаристов, люди, пережившие фашистскую оккупацию. А совсем недавно я познакомилась с гвардии старшим сержантом, командиром отделения конной разведки Юлией Ивановной Смирновой, живущей в Южно-Сахалинске.
Военная история России со времён Ильи Муромца всегда была овеяна легендами о героических личностях. Кто-то славился богатырской силою, кто-то ловкостью и смекалкой, а кто-то беспримерным мужеством и стойкостью. И возраст был не помехой для совершения подвига. Вот разве что… легендарных женских имён куда меньше в военной летописи.
Имя героя времён гражданской войны Аркадия Гайдара, командовавшего полком в неполные 15 лет, хорошо известно старшему поколению. Не меньшего восхищения заслуживает боевой путь моей героини. Свою первую награду — медаль «За боевые заслуги» она получила в 18 лет. А в 1944 году, в 19 лет, она уже командовала отделением из 12 разведчиков…
На фронт Юля Смирнова попала в 1941 году. Было ей в ту пору 16 с половиной лет. Придя в военкомат, она добавила себе пару годков и попросилась воевать в родные места. К тому времени немцы уже заняли почти всю Калининскую область, и в том числе, Кувшиновский район, где располагалась её деревня Андрияново. Возраст крепкой с виду деревенской девушки и её просьба сомнений у военкома не вызвали. Так осенью 41-года Юля оказалась на фронте. Свою первую награду медаль «За боевые заслуги» она получила в начале войны, в 18 лет, а уже в 20 командовала 12-ю разведчиками. Фронтовая жизнь героини моей программы — это тяжёлая работа разведчика, и вся она состоит из таких эпизодов, каждый из которых без преувеличения может считаться подвигом. её живые ясные глаза и улыбчивое лицо, несмотря на отпечаток времени, сохранили свою привлекательность. её можно слушать часами, настолько интересно она рассказывает…. И вот мы начинаем погружение в прошлое, в те далёкие дни 41-го года, откуда берет начало её фронтовая дорога….
— Вот говорят, что мы не готовились к войне, — разминая папиросу, раздумчиво начинает свой рассказ о первых днях и месяцах войны Юлия Ивановна. И твёрдо добавляет:
— Это все ложь. Я была студенткой Калининского педучилища, а ещё у нас в Калинине был пединститут, нас студентов во время каникул привлекали не только на торфоразработки, но и на строительство дорог. Это было ещё в 1940 году. А в то лето перед началом войны мы рыли противотанковые рвы. Но немецкие танки прорвались, и мы оказались у немцев в тылу. Из Калинина мы ушли лесом, через Картавские болота. Пришли на станцию Кувшиново, а её тоже заняли немцы. Тогда мы с подружкой вернулись лесом в родную деревню — Андрияново. Дома оставалась у меня одна старенькая мать, четверо братьев ушли на фронт, а потом и мы со старшей сестрой. Но братья все погибли на разных фронтах, а мы вот остались с сестрой живы… Трех дней мне тогда хватило на отдых, и я ушла в сторону Москвы...
До Москвы Юля добиралась сначала с сестрой, а потом с колонной беженцев. Шли лесами, болотами, просёлочными дорогами, потому что все центральные пути были заняты немецкой техникой, рвущейся на восток. Шли почти неделю, питаясь грибами и ягодами. В Москве с Белорусского вокзала их отправили в тыл. И там, в свои 16 с небольшим, она пришла в военкомат с просьбой отправить её воевать в родные места. Прибавила себе пару годков, и ей поверили, взяли. Шли тяжёлые кровопролитные бои, поток раненых увеличивался, нужны были женские руки. Так она попала сначала в санбат, а потом в кавалерию.
— Взяли меня санитаркой и сразу — на передний край, под Москву, в медсанбат. Было нас тогда, — рассказывает Юлия Ивановна, — человек 40, молодых женщин и совсем ещё девчонок. Всех распределили, а я была самая молоденькая, и не знают, куда меня пристроить. Там же мужчины. Их надо раздеть, помыть, перевязать, а я стеснялась очень… В общем, месяц примерно я нашим девчатам еду в котелках разносила. Уж не помню, откуда у меня там конь появился, но я гоняла на коне. Такой меня увидел начальник строевой части, и через два дня меня забрали в штаб дивизии и определили в кавалерийский эскадрон Доватора. Там я сначала была обыкновенным кавалеристом, а потом, после его гибели (ему всего полгода-то и удалось повоевать) доваторскую кавалерию расформировали, а меня передали в полк, в конную разведку. Спустя год я стала командиром, очень уж я отчаянная была, — смеётся Юлия Ивановна, глядя на меня помолодевшими глазами.
— Где же вы на лошадях так гонять научились? — спрашиваю я. А она, как бы удивляясь моей недогадливости, отвечает: — Я ж деревенская была. В детстве ахали все, как я гоняла на коне, прямо как акробат, стоя на спине. За что мне часто от матери попадало… Так это лихачество во мне и осталось, — не без гордости замечает Юлия Ивановна.
В подчинении у Смирновой было 12 мужчин. Она была единственной женщиной разведчицей не только в полку, но и в дивизии. Очень уважали однополчане свою молоденькую разведчицу, особенно ребята из её отделения. Ведь с ними она не раз побывала в бою, выносила раненых и убитых товарищей, как и положено разведчику, на себе. Конная разведка выполняла самые разные задания. Благодаря своей подвижности, возможности быстро скрыться от врага, она была более мобильной и неуязвимой, чем пешая. А во время наступления, как рассказывает Смирнова, конных разведчиков распределяли по флангам, чтобы не дать врагу зайти с тыла. Лошадей, конечно, погибло очень много, особенно под Оршей. Там полегло почти два корпуса, причём, в большей степени самой конницы.
Героических, захватывающе интересных эпизодов в жизни молоденькой в ту пору разведчицы было много. Практически каждый рейд на передовую для неё и её боевых товарищей мог быть последним. Помимо смекалки и бесстрашия надо было обладать недюжинной силой, чтобы вытащить на себе из-под огня раненого бойца или погибшего разведчика. А ещё нужны были великая любовь к человеку, тому, кто рядом с тобой идёт на смерть, и самоотверженность. Всем этим большинство наших фронтовиков было наделено в самой высокой мере, что и помогло им не раз выйти живыми из смертельного боя и товарищей спасти. Об одном из таких боев на Курской дуге, когда из её разведроты осталось в живых лишь двое, вспоминает Юлия Ивановна.
…Однажды, в момент боев на Курской дуге, когда разведрота (это где-то 60 человек) заняла плацдарм, им пришлось держать оборону, чтобы немцы не зашли в тыл. Пока подошла помощь, живыми и здоровыми оставалось только двое — она и ещё один разведчик. Были ещё раненые, но они не в счёт. Юля и её товарищ отстреливались до последнего, но не подпустили врага. Вот как тут сказать — вовремя или нет, подоспела помощь, если столько полегло?.. Раненых забрали, а командира роты они вдвоём вынесли сами на носилках из шинели. — Жив остался, а за этот бой получил Героя Советского Союза. Правда, погиб, уже позже, в начале 45-го. Жаль, вот фамилию не могу вспомнить, — виновато говорит она. — Иной раз всех помню поимённо, а потом опять забываю…
Вскоре погиб и второй разведчик, с которым они тогда выносили раненого командира, и осталась она из всей разведроты одна…
К моменту сражения на Курской дуге моей собеседнице было 18 с небольшим. И вряд ли тогда кому-то в голову могла прийти мысль о том, что в этой невысокой девчушке столько силы и мужества. Но уже через год слава о лихой бесстрашной разведчице шла далеко за пределами её родной части.
До сих пор в семейном архиве Юлии Ивановны хранится пожелтевший листок фронтовой газеты, который для неё сберегла старшая сестра Шура. Я с волнением беру его в руки, и далёкое прошлое, словно размытое временем, приближается ко мне с невероятной чёткостью…
Газета «ЗНАМЯ РОДИНЫ» от 19 июля 1944 года за № 100. Под рубрикой «Будь дерзким, смелым и умелым» — небольшая заметка гвардии старшего лейтенанта Макарова «Девушка на коне».
«Мы встретились в лесу под вечер. Девушка на коне прискакала к командиру соседнего подразделения с боевым распоряжением. Пока в штабе готовили ей ответ, я имел возможность поговорить с ней. Это была гвардии старший сержант Смирнова Юлия Ивановна, командир отделения конной разведки, бывшая учительница из Калинина, она ныне пользуется славой смелого и бесстрашного воина.
— Это о вас говорят как о лихой наезднице и бесстрашном воине? — спросил я. Она смущённо улыбнулась. Отдав рослому гвардейцу поводья своей лошади Мэри, девушка села рядом со мной. Простое добродушное русское лицо, на груди медали: «За боевые заслуги», «За отвагу», орден Славы 3-ей степени, вехи её боевого пути…»
А потом у них состоялся разговор, в котором Юля рассказала о достаточно весёлом эпизоде взятия языка. Тогда вместе с ефрейтором Шумаковым они застали немца врасплох. Увидев его, они чуть не расхохотались. Он что-то пил прямо из горлышка бутылки, явно наслаждался моментом, даже не помышляя о дерзости русских. Об этом говорила его картинная поза, брошенный в ногах автомат. И только дуло автомата разведчицы, подсунутое ему под нос, привело его в чувство. Это произошло среди бела дня, пока немцы опомнились, их наблюдатель был уже в нашем штабе…
Вот такая история. Как жаль, что таких моментов в жизни разведчиков было не так много. Куда больше трагических, когда теряли боевых друзей. В продолжение темы — воспоминания Юлии Ивановны о самых трудных рейдах.
— В 1945 году, уже на территории Германии, в ночь с 8 на 9 марта в очередном рейде нам надо было взять пленного, «языка». Я шла старшим разведгруппы, остальные залегли, чтобы обеспечить нам проход. Пробрались, взяли пленного, немецкого командира роты. И тащили его к себе. Перетащили через передний край, он походил на языковый выступ, по обеим сторонам которого были немцы. Впереди ещё две речки, которые надо было миновать… По ночам немцы «вешали фонари», ракеты такие долгоиграющие, и стреляли разрывными пулями.
Уже почти вышли к своим, как вдруг с обеих сторон загорелись «фонари». И сразу застрочили пулемёты. Немец у меня в ногах, с одной стороны — старый разведчик Яковлев, с другой — Ромашка. Я — к Яковлеву, а он убит. Я — к Ромашке, он ранен, просит — тащите… Говорю — некому, всех убили. «Ползи, как сможешь, по старой траншее к речке». Сама подползла под Яковлева, взяла в зубы тесёмки его маскхалата и потащила. А он здоровенный мужик был. Наверное, поэтому зубы-то у меня быстро выпали, скольких я на себе вытащила, — грустно усмехается она. — Да-а… а Ромашка — молодец, тяжело ранен был, очень тяжело, но столько прополз до своих, да ещё в сознании. Его там подхватили, сразу — в медсанбат. Он дал там показания об итогах выполнения задания и умер на операционном столе. А я вот вышла. Да…
Слушаю старую разведчицу, и одна мысль мне все не даёт покоя: зачем надо было убитого товарища, рискуя жизнью, тащить на себе? Правда, слышала когда-то, что у разведчиков такой закон был — не оставлять врагу даже убитых и Смирнова подтверждает, все именно так. И если бы, не дай Бог, третий из группы захвата, разведчик Ромашка, не дополз до своих, ей пришлось бы вновь возвращаться за ним и вытаскивать в расположение части под огнём врага. Вот такие суровые законы были на войне у разведчиков.
Юлия Ивановна ненадолго замолкает, уходя от меня в то далёкое страшное время. Судя по вздрагиванию пальцев и губ, она заново переживает тот бой и гибель товарищей. А потом, немного успокоившись, продолжает свой рассказ о фронтовой жизни.
— Мы и пленных брали, и немцев крошили хорошо. Я одна была среди ребят, и все солдаты в полку и в дивизии хорошо меня знали. Во-первых, потому что у меня всегда было что закурить, и в траншеях, на передовой, меня моментом обступали, — закуривая очередную беломорину, — посмеивается старая разведчица. — Курила я отчаянно, почти с первых дней появления на фронте. И вот уже 60 с лишним лет как курю. Плохо, конечно, но привычка. На фронте мне это помогало немного расслабиться, отвлекало от тяжёлых мыслей. Ой, горячее время было!.. Война есть война. Сегодня мы бьём, завтра — нас. Народу гибло много. Даже в конце войны, в 45-м году. Мы шли тогда вдоль побережья Балтийского моря, чтобы не дать немцам подбросить свежие силы при помощи своих кораблей. Их там была тьма, они старались прорваться, высадить десанты, чтобы отрезать нашим войскам подступы к Берлину. И там шли страшные бои!..
Трудное для моей собеседницы путешествие в прошлое продолжается. Всколыхнувшаяся память уже захватила её и не отпускает, поднимая из самых глубин все новые и новые эпизоды боев, ночных вылазок и просто моментов той жизни, которой жили тогда все солдаты. У разведчиков она была особой. Они шли впереди, не запоминая ни сел, ни деревень, держа под прицелом путь на Запад, расчищая дорогу тем, кто наступал. И, возможно, поэтому многое вспомнится Юлии Ивановне уже спустя много лет.
— Вот по радио слушаю про Смоленщину, а ведь я там была! Все это знаю. И о партизанском движении в Белоруссии — тоже. Один раз я на связь ездила к партизанам с Серёжей Шумаковым. Вот там мне командир белорусской партизанской бригады свою лошадь Мэри подарил. Я на ней и закончила воевать. До этого несколько лошадей сменила: какую-то подранили и лечили, другую и вовсе убили.
— А Мэри осталась живая. Когда меня уже в Германии в контрразведку переводили, ой, как мы с ней тяжело прощались! Она так ржала, и я никак не могла от неё оторваться. У неё — слезы, и я обнимаю её, уговариваю, чтобы потерпела, что приезжать буду. И что вы думаете? Я привязала её надёжно, а она ночью все оборвала и ушла из части…
И дальше Юлия Ивановна рассказала трогательную историю возвращения Мэри на родину. Об этом она узнала в 1947 году, когда ехала к матери в отпуск. У поезда её узнал какой-то паренёк и, уточнив, что у неё действительно была черная лошадь, рассказал, как Мэри два года (!) шла из Германии до родного дома. Нашла его, разбудив стуком копыт рано утром, хозяина. И что она до сих пор жива и работает на хозяйстве…
Приятные воспоминания о славной боевой подруге, лошадке Мэри, отвлекли мою собеседницу от тягостных эпизодов гибели боевых друзей. И я, пользуясь моментом, сменила тему. Захотелось чисто по-женски посочувствовать тому, как нелегко было на войне нашему брату, да ещё когда тебе всего 20. Начали разговор мы вроде с обыденного, где было помыться, постирать бельишко, когда рядом одни мужики. Однако незаметно перешли к размышлениям об уважении к женщине на войне, об отношении к ней в кругу однополчан.
— Летом-то я пойду на речку или ручей какой найду, сама помоюсь и постираю все. А зимой ребята мне устраивали походную баню. У нас же своя кухня была. Котёл воды согреют, окружат его вокруг плащ-палатками и стоят в дозоре. Как кто идёт из чужих, сразу говорят: «Проходи мимо, здесь мины». В общем, любили меня мои ребята и берегли, я ведь среди них самая молоденькая была…
Потом мы опять вернулись к тяжёлой фронтовой работе. Именно работе, потому что каждый знал своё дело, у всех была своя военная профессия, а работе не было ни конца, ни края. Только после войны очень многие, как и моя героиня, поняли, как тяжела была она, и почувствовали ту безмерную усталость, что легла на их плечи за 4 военных года.
— Я вот после войны уже приду, бывало, домой со службы, разденусь, лягу и блаженствую. И ничего не надо мне. Так я устала от этой жизни военной. А когда воевали, вроде так и надо было, и не чувствовала усталости. Лишь после нее поняла — отдых мне нужен.
Работа разведчиков была действительно очень напряженной и физически, и морально. Все рейды, вылазки на передовую шли по ночам. По возвращению в часть ели и ложились отдыхать. Затем начинались тренировки. Это было и отдыхом, и учёбой для новичков. А к ночи — сборы на новое задание, разработка операции. И так практически ежедневно, долгих 4 года.
…За окном сгустились сумерки. Мы уже дважды чай попили и покормили любимицу хозяйки шалунью Муську, а уходить все не хотелось. Открытость старой фронтовички, её увлекательный рассказ, весёлый хрипловатый говорок так захватили меня, что я, извинившись за назойливость, попросила вспомнить тех ребят, с кем она ходила в разведку, их характер, те качества, без которых разведчик просто немыслим. Юлия Ивановна успокоила меня, мол, не часто такой заинтересованный разговор получается, когда обоим собеседникам приятно — ей вспоминать, мне — слушать, и продолжила свой рассказ о разведчиках.
— В разведке больше всего ценится смелость, решительность, умение соображать быстро, на ходу. Это основные качества. И ни в коем случае не бояться смерти, — рубит сухой ладошкой воздух Юлия Ивановна. И уже задумчиво продолжает: — Я вам скажу такую простую вещь. Вот ползёшь туда, вроде переживаешь — останешься живой или нет. А только начал действовать — все! Отходят все мысли и только одно в голове — что надо сделать и как лучше. Это и есть основные качества разведчика. И конечно, далеко не все ими обладали. Чтобы понять, на что человек годен, мы делали проверку. Пришло новое пополнение, выходим с ним в «нейтралку» и устраиваем как бы настоящий бой с противником. Они же ничего не знают о проверке и ведут себя как обычно. Вот тут и видим всех: если струсил, все — уже долой из разведки. Дорога только в пехоту…
— Разведка — серьёзная работа. У нас все было своё: доппаёк, кухня. Если, отрывались от своих и уходили вперёд, а тылы оставались далеко, мы не горевали, вылазку сделаем и наберём у немцев продуктов. Это не разведчик, который с голоду умирает. Один раз даже стадо у немцев отбили. Возвращались с глубокой разведки и наткнулись на него. Охраняли его два замаскированных, вкопанных в землю танка. Мы всё пронюхали, дождались ночи, окружили стадо и открыли огонь поверху, создавая видимость боя. Пока немцы очухались, мы стадо уже через «нейтралку» перегнали. Крестьяне наши обобраны были немцами под чистую, страшно смотреть было, как они бедовали. Особенно те, кто жил в прифронтовой полосе. В отдельных населённых пунктах ни одного дома целого не оставалось, все под корень эти фашисты пожгли. Большинство в землянках жило, а как начинались бои, уходили в лес. Немцы по лесам ходить боялись. Поэтому часть стада, коров, раздали населению, а что-то на мясо свои порезали…
— Наша конная разведка принадлежала 46-й Гвардии Краснознамённой дивизии. Были в составе и 5-й, и 10-й армии, и Бог знает ещё какой. Мы же сегодня — тут, а завтра нас опять перебросят, мы — солдаты. Не раз мы помогали нашим частям и подразделениям выходить из окружения. А в момент наступления мы охраняли свои наступающие части. Нас распределяли по 2-3 человека на участок, и ничего, держались. Воевали изумительно! При штабе дивизии были одна — две роты разведчиков, а в полку нас было 15-20 человек. Ребята были замечательные, смелые, надёжные. Среди разведчиков, как и в других подразделениях, были люди самых разных национальностей, и с юга страны, и с севера, бывшие чабаны, охотники. Из них прекрасные снайперы получились. А у нас в роте был якут Сидоров, ох, какой мужик был золотой, выдержанный, умница! Мы его волком прозвали за взгляд, он у него был такой острый и пронзительный, что мурашки прямо…
Мы перебираем с Юлией Ивановной её небогатый архив, оставшийся со времён войны, фронтовые и послевоенные фотографии, письма друзей с фронта. Многое, конечно, она не сумела сохранить, но и этого вполне достаточно, чтобы прошлое подступило к нам ближе.
— К сожалению, почти никого из её боевых друзей не осталось в живых. Ведь большинство из них было старше её на 10, а то и 15 лет. Потому что, приписав себе два года, она попала на фронт в 16 с половиной лет. В выписке из архива минобороны, сохранившейся со времени оформления на пенсию, так и значится: «В наградном листе к приказу № 019/4 от 12.3.43 г. записано: Смирнова Юлия Ивановна, красноармеец, санитарка комендантского взвода, … с октября 1941 года на фронтах отечественной войны, с июня 1942 года в течение 6 месяцев была в кавразведке. 12 марта 1943 года она в бою за с. Лукьянцево во время бомбёжки была ранена в обе ноги и руку».
Это ранение и дало с возрастом знать о себе. Ранена разведчица была самым губительным, по её описанию, для солдат снарядом, начинённым шрапнелью. Осколки от него все эти годы и до сих пор «гуляют» по её израненным ногам, то подступая к поверхности ступней, то уходя вглубь. Они-то и «достали» её, спустя много лет, когда внезапно отказали ноги, и пришлось сначала хромать с палочкой, а потом и вовсе перейти на костыли. Это больше всего огорчает Юлию Ивановну, ведь она большая любительница в прошлом лыжных прогулок, многодневных походов в лес за грибами и ягодами. Но годы и старые ранения берут своё. Об этом моя собеседница не любит распространяться, потому что и в 80 лет она никак не может привыкнуть к своей даже частичной беспомощности. Не принимает её душа такое состояние и все тут!
Мы опять возвращаемся к фронтовому прошлому, размышлениям о человеческой судьбе, пониманию ценности жизни. Война научила мою героиню смелости, мужеству и самоотверженности. В этом Юлия Смирнова даже превосходила своих мужчин-подчинённых. Но печать усталости от фронтовых лет и неприятие предательства и лжи даже на самом бытовом уровне не позволили ей никого приблизить к себе и найти свою половинку. Наверное, её судьба затерялась где-то на фронтовых дорогах… И как жаль, что тогда гибли и те, кто беззаветно её любил и не хотел оставлять без поддержки, даже предчувствуя свою гибель.
Об этом, вспоминая Степана Яковлева, рассказывает Юлия Ивановна:
— Есть такое понятие, как предчувствие своей смерти. Человек ощущает, видимо, её приближение. Когда мы последний раз шли в разведку в марте 45-го, нас в захватгруппе было трое, самых опытных. И тогда, помните, я рассказывала? — Яковлева убили, а Ромашка был смертельно ранен. Так мне Степан перед этим рейдом такое говорил: «Ты знаешь, что-то у меня сегодня так душа болит, какое-то нехорошее состояние…» А я ему в ответ: «Иди обратно, не ходи сегодня никуда, вместо тебя я возьму другого. Но он мне отвечает: «А ты с кем пойдёшь? Нет, я тебя не могу оставить…»
— И вот тогда он погиб, я его уже мёртвого дотащила на себе. После того как мы вернулись с задания, наш старшина Баранов сказал, что Степан Яковлев очень любил меня и хотел после войны жениться на мне. Не судьба, значит… А красивый, высокий был парень. Жаль, конечно, — печально вздыхает Юлия Ивановна.
Ухаживали за молоденькой разведчицей многие, писали письма с разных частей, посвящали стихи. Это ясно даже по нескольким фронтовым письмам, сохранившимся у неё до сих пор. Но во время войны она никому не давала повода считать себя чьей-то невестой или даже подружкой, просто поддерживала со всеми товарищеские отношения. Так было вернее, считает она. «Я знала, что пришла воевать солдатом, но не бабой-подстилкой быть. И все ребята знали, что ни с кем из мужчин я не связана. Поэтому меня уважали и среди своих, и на передовой. В окопы, бывало, приду, а они на меня как на царицу смотрят. Именно авторитет мой уважали». И, посмеиваясь, добавляет:
— А по виду среди мужчин меня и отличить-то нельзя было. Брюки, телогрейка, шапка-ушанка, все как у всех. Курила я, правда, отчаянно, но мне это прощали.
С Юлией Ивановной мы много говорили о судьбе разведчиков, работавших в тыловой армейской разведке и на передовой, в партизанских отрядах и глубоко в тылу врага, в контрразведке. Они всегда работали в тесном взаимодействии, часто знали друг друга даже в лицо. Но судьба у них была разной. Большинство армейских и партизанских разведчиков погибало во время операций и рейдов в бою. Подтверждением тому — судьба моей героини, подвергавшейся смертельной опасности в каждом рейде за «языком», в каждой наступательной операции.
Разведчики, внедрённые во время оккупации во вражеские ряды, отступали с немцами на Запад, продолжая передавать сведения советскому командованию. Об их работе, сопряжённой со смертельным риском, мы знаем из книг, кинофильмов, воспоминаний очевидцев.
Тяжелее всего было тем, кто, возвратившись на Родину после войны, вместо почестей и славы должен был носить клеймо предателя. Ведь о многом они просто не могли рассказать. Фактов такого отношения мирного населения к бывшим разведчикам было много. Не случайно эта тема легла в основу литературных сюжетов и сценариев спустя уже 10-15 лет после войны. В 1958 году на подмостках всех театров страны, в том числе и провинциальных, с успехом прошла пьеса Афанасия Салынского «Барабанщица». В истории её героини нашла отчасти своё отражение и судьба легендарной разведчицы «Берёзки». С ней Юлия Ивановна Смирнова была знакома лично с фронтовых времён. «Берёзку» разыскал после войны известный журналист недалеко от Минска, в какой-то небольшой организации по строительству и ремонту дорог. Сюда она вынуждена была уехать из родного города, в котором во время войны её видели в окружении оккупантов. Не выдержав постоянных оскорблений и проклятий, знаменитая «Берёзка» так и умерла бы в забвении, если бы случайно журналист не встретил женщину, у которой она снимала комнату. Но это уже совсем другая история, правда, со счастливым концом.
— Нам во фронтовой разведке было намного легче, — завершает свои воспоминания Юлия Ивановна. — Мы хоть и работали под прикрытием, числились по другим должностям, но все это было официально. Подтверждение нашей работе, наградам есть в архивах Министерства обороны. Так что мне ещё повезло. И жива осталась, и все, что заработала — со мной навсегда…
Свою послевоенную жизнь Юлия Ивановна строила с присущим ей упорством. С 1945 года служила в погранотряде. Чтобы продолжить образование, прерванное войной (в 1941 году она была на втором курсе педучилища) ей пришлось окончить вечернюю школу. В 1951 году Смирнова приехала на Сахалин, здесь она окончила юридический институт. Работала в комитете Госбезопасности, в областном управлении внутренних дел, закончила службу заместителем начальника женской колонии. А уйдя на служебную пенсию, работала ещё до 60 лет на самых разных должностях, где были востребованы её организаторский опыт, умение работать с людьми: начальником отдела кадров гормолзавода, директором рынка….
10 апреля этого года, в канун 60-летия победы она должна отметить свой 80-летний юбилей. Сегодня ей очень трудно: чуть больше года назад у неё умер сын, её единственная любовь, надежда и опора. Как уж ей удалось выкарабкаться из этого отчаяния и состояния подавленности, ума не приложу… Но у каждого свой порог человеческих возможностей. Юлия Ивановна сумела выстоять и сейчас живёт теми маленькими радостями, которые дороги одинокому пожилому человеку: радуется ясному дню и солнышку, чтобы лишний раз выбраться на могилу к сыну, заботится о своих четвероногих домочадцах, читает газеты, слушает радио, переживая за нашу неспокойную жизнь. Как-то не верится, что ей уже 80. Своё худенькое подвижное тело, несмотря на костыли, она до сих пор стремительно и легко переносит по маленькой однокомнатной квартире. При взгляде на неё ни о какой беспомощности, старости и мысль не приходит в голову, настолько с этим человеком хорошо рядом.
Я смотрю на неё и думаю, как же нам будет плохо без них, когда они уйдут от нас навсегда, как же мы осиротеем…
