Архив: 2019 года

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!

Николай Островский и его книга «Как закалялась сталь» помогали и продолжают помогать ему преодолевать обрушившиеся на него страдания. А в пять лет он стал узником фашистского лагеря (1941-1944). Он писал: «Впервые я познакомился с книгой «Как закалялась сталь» Николая Островского в детстве, в конце 1946 года. Я только что перенёс очередную операцию на ногах по поводу нового рецидива газовой гангрены. Мама принесла мне в больницу эту книгу, читала её в слух, и уж не знаю, что больше — искусство врачей, повседневный героизм матери или эта книга — дали мне возможность преодолеть страдания и выжить. Думаю, всё вместе. ... Недавно я попал в очередной раз в больницу, и снова операция, и снова со мной бессмертная книга...
Когда я в настоящее время, время жёсткого прагматизма и катастрофической утери моральных ценностей, встречаю молодых людей, которых Н. Островский не только не волнует и не вдохновляет (за это их можно только пожалеть), но которые просто не читали «Как закалялась сталь», не знают, что есть такая книга, я расцениваю это как грозный сигнал бедствия нашего общества.
Но это — ещё не всё. Уже встречаются статьи, в т.ч. в солидных изданиях, в которых развенчивается героизм Николая Островского, «доказывается», что он — только продукт тоталитарного общества, сталинского режима. Я расцениваю такие публикации, как элементарную личную непорядочность морально несостоявшихся, возможно. заангажированных людей» (Николай Островский. Человек и писатель).

ЖИЗНЬ НИКОЛАЯ ОСТРОВСКОГО

При обсуждении пьесы В. Рафаловича по роману «Как закалялась сталь» Н. Островский воскликнул: «Друзья, самое дорогое, что есть у человека, — это жизнь... Это лейтмотив романа». (Николай Островский. Человек и писатель). Стоит остановиться на его жизни и родословной.
Г.И. Храбровицкая, директор Государственного музея — гуманитарного центра «Преодоление» им. Н.А. Островского, кандидат исторических наук, Заслуженный работник культуры, отметила в предисловии к книге Ражевой В. «Николай Островский и музыка» (2005): «Николай Островский стал символом тех вершин человеческого мужества, на которые способен подняться человек. Смертельно больной, слепой, абсолютно неподвижный — в течение 9 лет из 32 прожитых — Николай Островский не только сопротивлялся болезни, отнимающей у него год за годом по частям здоровье, но сумел и в столь трагических обстоятельствах постоянно учиться, развивая природные способности, которыми был щедро одарён».
Николай Алексеевич Островский родился 29 сентября 1904 года в селе Вилия Волынской губернии (сейчас Ровенской области Украины). Дед его, Иван Васильевич Островский, в звании унтер-офицера сражался на Малаховом кургане при обороне Севастополя во время Крымской войны (1853-1855), отец Алексей Иванович дослужился тоже до чина унтер-офицера, принимал участие в Балканской войне 1877-1878 гг., за боевые подвиги был награждён двумя Георгиевскими крестами. Закончив военную службу, он несколько лет служил в военном ведомстве, 10 лет прожил в Петербурге, в Вилии работал на винокуренном заводе сезонно, служил акцизным чиновником, был помощником управляющего на заводе, ему приходилось зимой уходить на заработки.
Г.И. Храбровицкая 23.08.2007 года ответила на мой вопрос: «Алексей Иванович Островский был очень достойный, уважаемый, Н. Островский его любил и гордился им». Н. Островский переписывался с отцом, помогал ему материально. Отец умер 26 апреля 1936 года в городе Сочи в возрасте 86 лет. По словам Екатерины Алексеевны, сестры писателя, отец рассказывал им о мужестве и героических подвигах русских солдат в Болгарии «при обороне Шипки и Плевны, участником которых был он сам. Эти рассказы оказывали, без сомнения, большое влияние на впечатлительного мальчика» (Материалы Международной научно-практической конференции «Н. А. Островский — вчера, сегодня, завтра»).

СЧАСТЬЕ НИКОЛАЯ ОСТРОВСКОГО

В школе моё внимание уцепилось за вычитанную в книге фразу: «Человек рождён для счастья...» Вот цель в жизни — быть счастливым. Так-то оно, так. Но каждый по-своему понимает это самое счастье. Один будет рад, если прославится добрыми делами, для другого главное в жизни разбогатеть, а для пастуха Кири — нахлестаться вдрызг самогонки. Так кто же может ясно сказать, что такое это счастье, которого ищут люди? Откуда оно появляется, куда несёт на своих невидимых крыльях человека?
Однажды мужики, собравшись в нашей избе, рассуждали о разных делах, заговорили о том, что человеку больше всего надо, когда же он счастлив и вполне доволен своей жизнью. Начался спор. Мой отец заявил, что счастье не в сытом брюхе, не в погоне за богатством, его поддержал дед Трофим. Когда я очутился без денег в педучилище и голодал, то подумал, что да, не в богатстве счастье, а совсем неплохо было бы заиметь сейчас рублей двести. Пошел бы в столовую, съел бы два первых, два вторых. Купил бы себе ботинки, демисезонное пальто и поехал бы на каникулы домой. Вот хорошо было бы! Одет, обут, учишься, книг в библиотеке много, бери и читай, — жизнь была бы преотличная!
Поэт С. Васильев, побеседовав с Н. Островским, заключил:
Перед нами лежит счастливый,
Ясновидящий человек.
...Да, товарищи, это счастье —
Так работать и так гореть!
Венгерский писатель Мате Залка, героически погибший в Испании, отозвался о Н. Островском после встречи с ним: «От него уходили с чувством бодрости, радости жизни».
27.09.1935 года Островский воскликнул: «И я слушаю биение сердца моей родины любимой. И встаёт она передо мной молодой и прекрасной, с цветущим здоровьем, жизнерадостная, непобедимая Страна Советов. Только она одна, моя социалистическая родина, высоко подняла знамя мира и мировой культуры. Только она создала истинное братство народов. Какое счастье быть сыном этой Родины» (Николай Островский).

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!

Всю жизнь преследует она,
Давно прошедшая война.
Покоя нет ни вечером, ни днём.
И даже ночью беспросветной
Лежу под вражеским огнём.

СНОВА НА ФРОНТ И МОЯ ВСТРЕЧА С ПОБЕДОЙ

В Днепропетровском Краснознамённом артиллерийском училище я проходил ускоренный одногодичный курс. Учёба завершилась 25 апреля 1945 года. Надел новое, только что с иголочки обмундирование, полевые офицерские погоны со звёздочкой, вместе с товарищами погулял последний раз в городе по пышно-зелёным проспектам К. Маркса и Пушкина, которые, возвышаясь, тянулись свыше километра от самого Днепра.
Первого мая 1945 года мы, 16 новоиспечённых младших лейтенантов, поехали в вагоне на фронт. Берлин после жестоких боев наши войска уже взяли, остались в его руинах разрозненные группы отпетых фашистов, да в Альпах и Чехословакии командующий крупными гитлеровскими соединениями генерал-фельдмаршал Шернер не сдавался в плен.
Хотелось быстрее влиться в действующую армию, стать непосредственным участником завершения разгрома Германии. Однако наш вагон не быстро мчался, как следовало бы, а неповоротливой черепахой еле-еле тащился. Мы приехали во Львов, побродили по улицам и снова потянулись к фронту. Потом прибыли в закарпатский город Мукачево, расположенный вдоль речки Латорица. На одной стороне реки стоял чешский часовой, на другой — венгерский. Узнав, что на той стороне Латорицы располагался советский банно-прачечный отряд, пять наших любопытных офицеров пошли туда, вскоре они вернулись, поговорив там с девушками, позубоскалив о шуры-муры, иностранные часовые молча, не сказав ни слова, смотрели на них.

О ЖЕНЩИНАХ НА ВОЙНЕ, КОГО ПОМНЮ И ЛЮБЛЮ

О женщинах на войне...

ЛЕНОЧКА

О женщинах на войне... Теплом и гомоном грачей наполнялась весна. Казалось, что уже сегодня кончится война. Уже четыре года как я на фронте. Почти никого не осталось в живых из санинструкторов батальона. Остались только я и Валя Озарина. В батальоне все почему-то меня называли Леночкой: и видавшие войну с июня сорок первого, и только что пришедшие на смену уже тем, кто был похоронен в братских могилах...
Отбили какой-то красивый дом. Обойдя всех и оказав первую помощь, отправила в санбат тяжелораненых, поговорила и успокоила тех, кто был ранен в бою. Дел хватало: нужно было постирать бинты, а это значит найти воду, что было очень проблематично, но меня всегда выручали дивизионные разведчики, припасая фляжки с водой. К ним я относилась доверительно, каждый из них был мне как отец или брат, особенно дядя Ваня. Глаза его всегда улыбались. Зная, что Леночка сластёна, разведчики приносили трофейный немецкий шоколад, угощали сахаром, галетами. И я была благодарна им.
Моё детство как-то сразу перешло во взрослую жизнь. В перерывах между боями я часто вспоминала школу, вальс... А наутро война. Решили всем классом идти на фронт. Но девчонок оставили при больнице проходить месячные курсы санинструкторов. Занимались много, почти до самой ночи, слушали каждое слово «хирургини» (так мы с девчонками называли Марью Васильевну, пожилого доктора, которая, казалось, знала все)!
О женщинах на войне... Потом теплушки и на фронт. Прощаться особо не с кем было. Мама умерла при родах, а отец мой сразу женился. Я и мамой-то её никогда не называла. Не любила она меня, наверное, оттого, что это не она меня родила. Отца же сразу отправили на Урал вместе с заводом — ему была положена бронь. Он совершенно спокойно отнёсся к тому, что его дочь Леночка после ускоренных курсов призывается в армию. Значит, так и должно было быть.

КЛАВА И СВЕТА

— Я точно научусь, я смогу, — сказала мне моя подруга Клава.
— Мы должны, просто обязаны научиться это, делать, — ответила я ей, посмотрев на девочку — подростка, которая ловко работала в стороне. А лет ей на вид было намного меньше, чем нам с Клавой.
— Что будет, непонятно, спросим у неё, — договорились подруги.
Нам выдали рабочую одежду, а самое главное «рабочие карточки», а, значит, мы могли отовариваться в магазине.
— Уговор! На всякие глупости не тратить! — Это тебя касается! Я знаю, как ты любишь конфеты! — попросила я Свету.
— Да, что я маленькая! У нас с тобой есть о ком заботиться.
Нас было восемнадцать. Все дети из одного детского дома. Были эвакуированы, но многих уже не было в живых: попали под бомбёжку. Командовал нами наш директор, Игорь Матвеевич, оберегая каждого.
О тех кого помню и люлбю... Определили нас с Клавой на завод, работали мы по тринадцать часов в день. Уставали, не то слово, но терпели, а по приходу в барак ещё занимались с малышами, пока те вместе с нами не засыпали на полу.
Игорь Матвеевич, аккуратно укладывал малышей, укрывал нас синими одеялами, подаренными ему в госпитале. Они были грубые, но других не было. Спасибо и за такие! А рано утром будил нас. Скоро совсем нечего стало есть. И Игорь Матвеевич решился ради нас на скверный поступок. Пока нас не было, он с младшими детьми ходил на поле и собирал колоски. Принесли они в тот раз много. Но на следующий день за ним пришли из НКВД.
Спасло нас то, что за его спиной стояли восемнадцать плачущих детей. Шофёр в этот же день привёз нам мешок картошки, мороженой, сладкой — это было наше спасение...

ТРИ СЕСТРЫ

Нас было три сестры: Рэма, Майя и Кима. Имена странные, но так нас назвал отец, он был партийным работником.
В доме у нас было много книг с портретами Ленина и Сталина. И в первый же день войны мы закопали их в сарае.
Наша мама перестала улыбаться после ухода на фронт Ремы. От нее мы не получили ни одного письма. Она как ушла добровольцем двадцать третьего июня, так больше о ней ничего не было известно. В доме всё чаще и чаще по ночам был слышен плач мамы. Мы закрывались в своей комнате и тоже плакали, думая, что мама нас не слышит.
— Девочки! Не надо! Давайте раньше времени хоронить не будем! Жива она! Жива!
...Мама ходила по деревням под Минском, чтобы менять свои крепдешиновые платья, платки на продукты. Мы с Майей ждали её, прислушиваясь ко всему: вернется или не вернется — Старались отвлечь друг друга от этих мыслей; вспоминали, как до войны ходили на озеро, как танцевали в школьной самодеятельности. Хорошей и такой далекой прошлая жизнь была.
— Кима, очень долго нет мамы. Когда вернется — Нет уже шесть часов, уж не случилось ли чего?
— Мама вернётся, — твердо и уверенно заявила моя сестра. — Прошлый раз почти два дня её не было, вспомни, Кима?
— С каждым разом задерживается и задерживается, — задумчиво ответила я сестре.
Мы ждали ещё три дня... Спать не ложились. На улицу не ходили, так велела нам мама. Есть хотелось неимоверно, но мы молчали и не разговаривали с сестрой ни о чём, потому что думы были только о маме.
— Девочки! — дверь открылась и вошла наша соседка Юлия Степановна. — Маму вашу забрали в комендатуру. Когда отпустят, не знаю. Просила за вами присмотреть да накормить. Я картошки сварила. Садитесь.

ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ПЕПЕЛИЩЕ

Стали бомбить деревню, а нас у мамы шестеро... И все были, как говорили наши соседи: «Мал мала меньше!»...
Самый старший я, мне было тринадцать лет.
Сначала мы ничего не могли понять и просили всех солдат, что отступали через нашу деревню, взять нас с собой.
— Прости, сынок! — ответил мне солдат. — Прости, нас, что уходим и оставляем вас. Стыд глаза режет. Сделать ничего не можем и изменить пока тоже. Вас бы всех надо забрать...
— Куда же мы? А хозяйство? — посмотрев на солдата, ответил я.
— Мы в лес уйдем. Да и вы скоро вернётесь... Ведь вернётесь? Мне отец обещал, что скоро война кончится. Она ненадолго! — подбадривал я солдата, продолжая поддерживать с ним разговор.
— Вас у мамки сколько?
— Шестеро. Из мужиков были только папка и я, остальные девчонки. Ленка и Танюшка совсем маленькие. По очереди их нянчим, пока мама по дому управляется.
— У меня тоже трое осталось... Такой же сорванец ими верховодит. Послал им письмо, да разве теперь письма дойдут? — размышлял солдат.
— Миша, надо коров подоить! — крикнула с порога мама. — Молока солдатам в дорогу дать не помешает. Хлеба я испекла.
— Пойду я, дяденька солдат! Некогда мне... Работы много, день ещё только начался, — по-хозяйски ответил я солдату.
— Славный у тебя мужичок! — похвалил меня солдат. — Хозяйственный, домовитый.
— Так на него только одна надежда и осталась. Он и за брата им и за отца. Пока слушаются... — улыбнулась моя мама, а у самой в глазах слёзы.

ОСТАЛСЯ ЗА СТАРШЕГО

В этот день солнце светило так ярко, и даже совсем не верилось, что мой отец уходит на войну. Мама с папой думали, что мы ещё спим, а я лежал с сестрёнками и мы втроём тихо-тихо плакали.
Мы видели сквозь тюль, как папа долго целовал маму — целовал лицо, руки, и были удивлены тому, что он никогда её так крепко не целовал. Потом они вышли во двор, мама громко запричитала, повиснув у отца на шее. Тогда и мы выскочили, подбежали к отцу, обхватили его за колени. А он нас почему-то не успокаивал, только наклонился и обнимал всё крепче и крепче, прижимал к себе.
— Будет тебе, будет, Люба, — сказал отец немного нас, отстраняя от себя. — Детей напугаешь! Береги их! Постарайтесь выехать их Минска и, чем быстрее, тем лучше.
— Василь! — совсем по-взрослому обратился ко мне отец. — Ты остаёшься за старшего. Смотри, сын, когда вернусь, чтобы все были живы и здоровы. Матери во всём помогай, сестёр не смей обижать! Помни, ты теперь остаёшься за старшего, — повторил он мне.
— Годков бы ему поболее, — вытирая слёзы, сказала мама. — А то всего-то шесть...
— Уже шесть! — поправил мать отец. — Мужчина растёт, защитник! — и отец ласково потрепал меня за волосы.
— Правильно я говорю, сын? — спросил он у меня, наклонившись. — И не плакать больше. Хватит, Люба, слёз. Мне надо идти. Ждите писем. Сын, проводи меня до поворота.
Мы шли с отцом и ни о чём не говорили, просто шли молча. Я старался успевать в такт его шагов, но получалось плохо: отставал от отца. У поворота он ещё раз прижал меня к себе.
— На, сын, сохрани! — отец снял с шеи на нитке крестик и передал его мне.
— Обязательно сохраню, папка, — ответил я ему.
Мы попрощались. Тогда я не представлял и даже, не думал, как нам будет трудно без него. Там, у поворота, я долго стоял и махал ему вслед.

ПОБЕДИ ЗЛО ДОБРОМ!

Есть у Боровичей и свой небесный покровитель — святой праведный Иаков Боровичский, мощи которого хранились в Боровичском Свято-Духовом монастыре, основанном в XIV веке. Монастырь в годы воинствующего атеизма был закрыт (сейчас он мало-помалу восстанавливается), мощи утрачены, но в заступничество «своего» святого боровичане верят до сих пор, относя к этому и тот факт, что за всю войну на тыловые Боровичи, где были расквартированы десятки госпиталей, работали для нужд фронта заводы и фабрики, не упало ни одной авиабомбы, не разорвалось ни одного снаряда, хотя до линии фронта рукой было подать.
Но и здесь, в тыловой провинциальной тиши, война оставила свои отметины, свои зарубки…

(2 голоса, в среднем: 5 из 5)

Карусель

Архив: 2019 года

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!

ЖИЗНЬ НИКОЛАЯ ОСТРОВСКОГО

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!

СЧАСТЬЕ НИКОЛАЯ ОСТРОВСКОГО

ПОКОЛЕНИЕ КОРЧАГИНЫХ: НАША ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!

СНОВА НА ФРОНТ И МОЯ ВСТРЕЧА С ПОБЕДОЙ

О ЖЕНЩИНАХ НА ВОЙНЕ, КОГО ПОМНЮ И ЛЮБЛЮ

ЛЕНОЧКА

О ТЕХ, КОГО ПОМНЮ И ЛЮБЛЮ

КЛАВА И СВЕТА

ОПАЛЁННОЕ ДЕТСТВО

ТРИ СЕСТРЫ

ОПАЛЁННОЕ ДЕТСТВО

ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ПЕПЕЛИЩЕ

ОПАЛЁННОЕ ДЕТСТВО

ОСТАЛСЯ ЗА СТАРШЕГО

ПОБЕДИ ЗЛО ДОБРОМ!

Сайдбар